- Говорят, что Вы были не близки со своим отцом. Почему? Что мешало вам, как мужчинам, найти точки соприкосновения, ведь в основном сын и отец не близки только, если они друга у друга отсутствуют. А здесь… Ваша ситуация довольно странная, - нервный смешок. Итан дергается и чувствует, как по позвоночнику пробегает неприятная волна – как будто что-то внутри него подсказывает: сейчас будет масса неприятных вопросов, но ты ведь знал, на что шел, верно?
- Отца никогда не было дома. Нам не о чем было разговаривать. Он не посвящал меня в свои дела, а я в свою очередь не посвящал его в свои. Как-то так вышло, что мы сломали стереотипы, - нервная ужимка, натянутая улыбка. Волнение нарастает. – Просто так вышло. Мы были абсолютно разные, даже при условии важного факта: кровь от крови. Ну, просто так вышло.
- Это довольно печально, когда отец мало проводит времени со своими детьми, но… Я вижу, что Вам неприятно говорить об этом. Почему? Вам есть что скрывать? Всех нас интересует лишь один единственный вопрос: как так вышло, что в ту роковую ночь погибли все, кроме Вас. Почему нападавшие не тронули Вас, как прямого наследника бизнеса Вашего отца, - сердце пропускает удар и в солнечном сплетении застревает комок. Ему хочется откашляться, но все внутренние органы словно скрутило в тугой узел. – Наверное, поэтому полиция была так сильно заинтересована Вашим чудесным спасением, - сердце вновь пропускает удар. Он чувствует, как встает на платформу, которая начинает крутить его по кругу, словно в адской карусели. Хочется встать и уйти, но ему нужно раз и навсегда поставить точку во всех этих надуманных подозрениях.
- Я не знаю…

выдержка из интервью от 12.11.2020

19.07.2017

Итан так пьян, что даже не понял, как оказался дома. На первом этаже никого не видно. Дом погружен в гробовую тишину и темноту. Он слышит, как сверху из спальни доносятся тихие голоса. Изредка эти голоса переходят на шипящий крик, всячески стараясь припрятать от всех живых поблизости – истинную причину семейного разлада. Разбираться, что именно там происходит – Итан не стал. Ему было абсолютно наплевать на все происходящее и единственное, что его волновало прямо сейчас – дикое желание закрыть глаза и остановить карусель перед глазами. Кажется, его сейчас вырвет и, старательно сдерживая этот порыв, пытаясь переключиться на что-нибудь другое – он спешно пересекал большую лестницу, еле волоча ноги и не разбирая дороги. Он двигался на интуитивной памяти, собрав все скрипящие ступени, чуть не уронил вазу возле перил, которую на какой-то хрен поставила сюда мачеха. Наверное, специально для того, чтобы Итан рано или поздно снес ее – дав мачехе лишний повод сорвать на нем отсутствие секса и интересной жизни, на которую рассчитывала эта продажная сука, выходя замуж за его отца.
Он продолжает пробираться в темноте к двери, ведущей в его комнату, надеясь, что не угораздит открыть дверь в комнату отца. Желание слиться со стенами сейчас преобладало, но в такой кромешной тьме и без этого ни зги не видно. И вот… наконец, заветная дверь. Он дергает ручку и вваливается в комнату, толкая непослушными ногами обувь возле двери, путается ногами в коврике возле двери и почти падает ничком, но, схватившись за что-то (как потом понял – это была куртка, висевшая на крючке) все же сохраняет равновесие. Сердце дважды сделало кульбит, дыхание сперло и на мгновение ему даже показалось, что он протрезвел. Но это было лишь мгновение. Почти сразу глаза сбились в кучу и единственное, что он видел перед собой – кровать, на которую падал свет от уличного фонаря. Все. Ничего больше вокруг как будто не существовало. Ноги не слушались, но Итан упорно продолжал тащить себя, как будто за шкирку, в сторону кровати. Закрывая глаза, он надеялся упасть на пол, чтобы потерять сознание и не страдать от завтрашнего похмелья и самолетов в настоящем. Но ему не повезло. Голова коснулась подушки. Он снял кроссовки, нелепым движением ноги об ногу и, кажется, пока делал это - уже спал.

Пронзительный крик. Возня.
Итан открывает глаза. Сердце стучит так громко и быстро, что кажется вот-вот выскочит из груди. Осознание, что вокруг что-то происходит пришло не сразу. Глаза заметались по комнате. Его будто обдали ледяной водой, а затем кипятком – губы высохли, но это, скорей из-за похмелья, которое проявилось сейчас еще сильнее. Сон? Нет. Что-то происходит. Но вот что?
Он слышит выстрел. В соседней комнате происходит что-то ужасное.
- НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЕ!!! – истошный крик его отца вводит в оцепенение, заставляя задохнуться от ужаса. Впервые в жизни ему настолько страшно, что нет сил собраться с силами и начать соображать. Хотя бы немного.
Из соседней комнаты все еще доносится какая-то возня. Голоса. Их несколько. И отец, который обещает все исправить. Что произошло и в какую жопу влез этот «высокоуважаемый», как он называл сам себя, человек? На самом деле – это было неважно.
В этот момент в голове Итана проносятся картинки из какого-то фильма ужасов. Его трясет. Еще раз окидывает взглядом комнату. От бывшего алкогольного опьянения не осталось и следа. Мозги отказываются соображать и, неизвестно, как так вышло, что в руке оказался мобильник. Дрожащие пальцы тыкали по экрану, стараясь попасть в ебаную девятку. – Девять-один-один. Слушаю вас. Что случилось? – голос на том конце провода парализовал Итана. Его парализовал последующий выстрел и крик отца. Ему это не приснилось, верно? – Убийство. Их убивают, - оглядывается, бормочет что-то в трубку, бросая взгляд в сторону окна. У него один выход и лучше будет, если он переломает себе ноги. Это лучше, чем оказаться под обстрелом. Возня в соседней комнате не дает ему покоя. Его голос дрожит так, словно он маленький ребенок, который только-только научился говорить и вот-вот зайдется в истерике. – Кого убивают? Где вы находитесь? – женский голос пытается выбить из Итана информацию, но тот лишь невнятно что-то бормочет. Он называет адрес и после того, как девушка сообщает, что помощь выехала – сбрасывает звонок.
Возня в коридоре стихает. Слышатся шаги. Такие громкие, что кажется, будто он лежит на полу и слушает вибрацию, которую издают эти самые шаги. Его сердце замирает. Не успев сообразить, Итан открывает окно. Измеряет взглядом расстояние до дерева, вспоминает, как когда-то в подростковом возрасте совершал побеги из дома именно таким образом, и в голове проносится мысль: «какой же он был идиот». Адреналин в крови бушует. Он делает вдох. Дверь позади него открывается. Он делает шаг вперед, удачно налетает на мягкий матрас и, будто подкинутый в возух, прыгает. В окно. С разбегу. Надеется, что ветка, за которую он зацепится – будет низкой, чтобы сразу – сорваться и бежать, бежать, бежать, как можно дальше.
Острая боль пронзает ладонь. Вокруг ни звука, хотя там в окне, человек в маске пытается взять на мушку парня, который только что сбежал. – Он сбежал! – незнакомый голос кидает эту очевидную фразу в спину Итана. – Стреляй! – командует еще один голос. И почти сразу раздается выстрел. Пуля пролетает где-то над головой, а звук выстрела практически сразу отрезвляет. Итан отпускает руку. Падает на землю, не позволяя себе думать о ноге, которую тут же пронзила острая боль и кровоточащей руке. Адреналин заставляет его бежать. Бежать так быстро, как только возможно. И не оглядываться.
- Чего тебе? Ты время видел? – недовольный голос сестры на том конце провода в данной ситуации даже не раздражает. Ему некогда припираться. Он продолжает бежать, словно готовится к Нью-Йоркскому марафону. – Не приезжай домой. Оставайся там, где ты сейчас, - тараторит в трубку, заворачивает за угол и, прислонившись спиной к забору, обессиленно скатывается на землю. – Это какая-то шутка? – голос сестры почти сразу изменился, слышатся нотки взволнованности. – Что случилось? – она задает вполне логичный вопрос, но Итан не находит в себе сил ответить на него. Он до сих пор не верит в то, что видел собственными глазами. – Просто не возвращайся домой. Оставайся там, где ты сейчас, - наконец, восстановив дыхание, повторяет он и сбрасывает звонок.
Перед глазами пролетают несколько полицейских машин с включенными сиренами. Сердце снова начинается сбиваться с едва восстановленного ритма. В голове то и дело возникают картинки неудавшегося убийства. Его убийства. Кажется, звук выстрела до сих пор раздается в его голове. Ему нужно вернуться домой. Найти в себе силы вернуться домой, иначе копы замучают его вопросами.
Глупо было вообще уходить оттуда, но не менее глупым поступком было бы – остаться там. Сейчас – этих ублюдков либо поймали копы, либо… Либо эти ублюдки в итоге поймают самого Итана. В любом случае, ему нужно вернуться. Именно поэтому, еле волоча ноги, он плетется в сторону дома. И когда видит кучу красно-синих огней, понимает, что достиг точки назначения.
Мужчина в форме подходит к нему почти сразу. Итан пытается пройти внутрь, в дом, но его не пропускают. – Это место преступления, Вам сюда нельзя, - строго говорит полицейский, преграждая путь. – Это мой дом, - бубнит Итан под нос, не сводя взгляда с черного пакета на носилках, который выносят два санитара. – ЭТО МОЙ ДОМ! ЭТО МОЙ ОТЕЦ, - срывается он на крик и срывается с места. Как будто это что-то изменит. Как будто он кому-то в силах помочь.
Его начинает трясти. Его голос срывается на крик, а эмоциональное состояние достигает апогея. Срывает крышу. Он не может успокоиться, а когда видит еще один черный пакет, из которого предательски выглядывает рука с перстнем его отца – истерика, как тайфун накрывает с головой. Он рвется, словно загнанный в ловушку зверь, захлебываясь в слезах, срывая голос и заламывая руки. Чьи-то руки обнимают его за плечи, стараясь сдержать. Этот кто-то слишком слабый, чтобы сдержать человека в истерике такого масштаба, и спасает лишь знакомый родной запах. Это сестра. Она приехала и прямо сейчас именно она сдерживает его, изо всех сил, стараясь успокоить. Движение вокруг него не прекращается, как и поток мыслей, который прорывается неудержимой волной, словно рухнувшая дамба. Руки сестры прижимают его к себе, и на мгновение он чувствует себя в безопасности, как будто он – младший брат и не должен быть сейчас на ее месте. Она плачет, и он чувствует ее влажные губы, которые пытаются успокаивающе поцеловать его, чтобы хотя бы немного успокоить его. Но как можно успокоить человека, если сама – вот-вот сорвешься?
- Детектив. Мужчина, на вид лет пятьдесят. По документам Ричард Таунсенд. Женщина. На вид лет тридцать. По документам Трейси Таунсенд. Его жена. Оба мертвы, - говорит один из офицеров кому-то рядом. Итан лишь поднимает пустой взгляд, постепенно теряя связь с реальностью. Оба мертвы.
Оба мертвы.
Эта фраза рассыпается в голове, словно тысяча осколков во время взрыва.
. . .

- Вы Итан Таунсенд? – незнакомый голос обращается к нему спустя какое-то время. Итана все еще трясет. Плечи дергаются, словно у ребенка. Сестра в стороне общается с офицером – он видит ее краем глаза. В ответ на вопрос незнакомца – кивает головой, не поднимая взгляд.
– Я детектив Мэнсон. Могу задать Вам несколько вопросов? – Итан так же безразлично кивает головой. Его взгляд пустой и без пространственный. Он где-то далеко отсюда и, видимо, максимум, что сможет сделать – кивать или качать головой.
– Это Вы вызвали полицию? – положительный кивок. – То есть Вы в момент нападения находились в доме? – он снова кивает. – Как Вам удалось сбежать? – Итан поднимает взгляд на детектива. Моргает. Снова. Он бы спросил сейчас – на кой хрен задавать такие тупорылые вопросы, но весь негатив куда-то улетучился. Внутри абсолютно пусто. Одно сплошное ничего. – Я выпрыгнул в окно, - показывает руки ладонями вверх, как в доказательство того, что он пытался цепляться руками за жесткие ветки дерева. Впрочем, по его грязному виду и так видно, что он не на пляже отдыхал. – Они пытались меня убить, - все еще стеклянный взгляд, направленный куда-то в сторону. Он видит сестру и цепляется с ней глазами. Она почти сразу отворачивается, видимо не найдя в себе силы смотреть на него. - Сколько было нападавших? Вы видели их лица? - детектив задает свои будничные вопросы и попутно делает очередную пометку в своем блокноте. Смотрит прямо в глаза главному свидетелю. Итан молчит, пытаясь вспомнить, все ли, что он видел, соответствует действительности. - Кажется, их было двое. Может больше, - пожимает плечами, - и они были в масках, - как очевидно...
– Ваша сестра была с вами? – Итан отрицательно качает головой. – Она была у подруги. Я просил ее не приезжать. Но… Она приехала, - детектив делает какие-то пометки у себя в книжечке, задумчиво стучит ручкой, как будто пытается найти какой-то обман в словах Итана.
– У Вашего отца были враги? Кто мог это сделать? – Итан лишь пожимает плечами. Откуда он мог знать о каких-то врагах своего отца, если он даже его самого не знал? – У Вас с отцом недостаточно хорошие отношения? Были… - добавляет мужчина, нервно откашлявшись. Встречается со стеклянным взглядом Итана. – Какое это имеет отношение? Что вы от меня хотите? – резко дергается, готовый вот-вот кинуться на глупого и любопытного детектива. Но тот лишь делает пометки в своей книжечке. – Что вы там записываете? Вы думаете я сам убил своего отца, а потом как ебанутый прыгнул из окна, сымитировав нападение на самого себя? Там на дереве мне чуть не снесли голову, а вы интересуетесь какие отношения у меня были с отцом? – он вспыхнул, как спичка, готовый сжечь дотла все вокруг.
Детектив лишь молча слушал и, будто проигнорировав подобные реплики, продолжил. – Вам в ближайшее время лучше не находиться в доме. Те, кто пытался убить Вас и... убил вашу семью, может снова сюда вернуться, чтобы завершить начатое. Вам с сестрой есть где переночевать пару дней? Может быть у Вас есть еще какие-то родственники?
- Нам есть где переночевать. Сами разберемся. Без вас, - окончательно потеряв терпение, Итан готов был уйти, но одним жестом детектив приостановил его. – Если что-нибудь вспомните, может быть что-то важное из жизни вашего отца, или может быть важные детали его взаимоотношений в бизнесе, враги, друзья, всех, с кем он ругался, кто мог бы желать ему смерти – позвоните, - протягивает визитку и, откланявшись, оставляет Итана одного.
Не попрощавшись с сестрой, Таунсенд покидает территорию дома, стараясь избегать любопытных взглядов соседей. Он не хочет ни с кем общаться. Они – лишь жалкие губки, которые впитывают в себя лишь грязные сплетни. Он сделал неправильный выбор. Ему не стоило убегать. Нужно было погибнуть, чтобы сестер не преследовали убийцы. А теперь – этот дом станет одним большим магнитом для журналистов, идиотов и убийц.

Единственное место, куда ему можно было прийти – находилось в паре кварталов отсюда. Возможно Адена спит, но, вряд ли она откажется принять друга, который сегодня пережил такое. Во всяком случае стоило попытаться и именно с этими мыслями Итан шел сейчас к ее дому. Опустошенный и потерянный. Он не хотел верить в то, что все это произошло сегодня с ним. Он никогда не был человеком-страусом, но именно сейчас – так сильно хотелось засунуть голову в песок и просто спрятаться от всех страхов этой сучьей жизни. Ему было жалко даже мачеху. Ведь она – человек, какой бы сукой ни была.
На последнюю наличку он купил бутылку виски и сейчас старательно заливал душевные раны. Подойдя к дому Адены – остановился на мгновение, окинув взглядом дом и территорию вокруг себя, в надежде, что никто за ним не следил. Занес руку над дверью и, постучав, в свойственной только ему манере, ждал ответа. Он чувствовал себя побитой собакой и готов был вот-вот завыть от боли, которая рвала его на части. Лицо подруги мелькнуло в окошке. Итан увидел ее и в момент, когда щелкнул замок, он действительно завыл. Тело обмякло, как у тряпичной куклы. Его накрыла волна эмоций, которые все это время, словно снежный ком, накручивались и брели рядом с ним. – Они мертвы. Я чуть не погиб, Адена. Они мертвы…, - голова опускается, а истерика, так незаметно подкравшись, со всей дури прыгает прямо ему на голову, хватает за волосы, дергает и мучает. Она встряхивает его, заставляет вывернуться наружу душу. От алкоголя ли это или от стресса, но слезы градом стекают по щекам от безысходности. От бесполезности.
- Они мертвы…

- Вы хотите сказать, что не знаете, каким образом Вам удалось сбежать с места преступления целым и невредимым? – женщина напротив задает слишком много вопросов. Это начинает невероятно раздражать, но я молчу, нервно заламывая пальцы. Слова застывают на губах, каждый раз, когда я окунаюсь в гребное прошлое и вспоминаю ту самую ночь – хочется бежать и не оглядываться. Меня обдает холодом, словно я снова там, возле дома, по которому каруселью пляшут красно-синие мигалки. И эти черные пакеты на носилках. Перстень. – Итан? Вы с нами? – обеспокоенный голос интервьюера выводит меня из состояния провалов. Я должен поставить точку в этой истории. Я не хочу остаток жизни ходить с клеймом «мальчика, который выжил».
- Я сбежал, - произносить это сложно. Ощущение, будто я предал собственного отца, предал семью, сестер, которые по моей вине остались без отца и, какой никакой, мачехи. Я поднимаю глаза, будто принимаю вызов. Чувствую, как сжимаются губы, как меня вновь обдает холодом. Он растекается по телу, словно свинец, заставляя тело замереть в неестественной позе. Все вокруг смотрят на меня. Я чувствую, как нарастает напряжение… Оно пронизывает, отупляет, пугает. – Я вызвал полицию и сбежал… - повторяю снова, уже более развернуто, но этого недостаточно, судя по выражению лица женщины напротив. – Я успел вызвать копов прежде чем дверь в мою комнату открылась. А потом прыгнул в окно. Удачно зацепился за дерево. Повредил руки и ногу. Но мне удалось сбежать. Видимо благодаря дозе адреналина, - произношу это и становится легче. Я рассказывал эту историю уже несколько раз и каждый раз задумывался: а так ли все было, как я помню? Но пуля, которая пролетела над моей головой… вряд ли это игра воображения.
- В двадцать лет вы остались круглой сиротой. Как на это отреагировали Ваши сестры? Почему Ваша старшая сестра не прилетела в город, как только узнала о произошедшем? – провокационные вопросы продолжаются, забивая в моем сердце ржавые гвозди, под которыми плоть начинает предательски кровоточить.
- Я не могу говорить за сестер. Я могу говорить только за себя. Да, я остался сиротой, но, - замолкаю на мгновение, осознавая серьезность сказанных мною слов, - я понял это лишь спустя некоторое время. Когда теряешь родных людей – не осознаешь это сразу, только позже, когда в душе появляется дыра и ты ничем не можешь ее заполнить, - я снова окунаюсь в воспоминания и хочется метаться по углам этой студии, лишь бы спрятать лицо от настойчивых камер. Все в студии замерли. Все ждут продолжения. Но я молчу.

выдержка из интервью от 12.11.2020

В моей голове все смазано. Все очень смутно. И я вижу перед собой только лицо лучшей подруги: она явно спала, а я заявился сюда, как будто к себе домой, плакать в жилетку, как девчонка, которую бросил очередной парень-долбаеб. У меня нет сил разговаривать. Плечи опущены, как и руки, которые я был бы рад протянуть, лишь бы коснуться подруги, но… Я не могу позволить себе подобную роскошь. А потому стою на пороге и пытаюсь собрать самого себя по кусочкам, словно после серьезной аварии. Я расколот на миллион крошечных осколков, и стараюсь собраться. Собрать себя, собрать собственные мысли и последние силы внутри меня, которые вот-вот покинут.
Адена помогает пройти внутрь. Я не чувствую ног, не могу идти, просто волочу себя, словно большой мешок с костями. Мне хочется лечь. Просто лечь ничком на пол и плакать, без остановки. Внутри огромная зияющая дыра. Алкоголь лишь прижег раны, помог притупить боль, притупить осознание происходящего и слегка стер грань с реальностью. Но Адена здесь. Она смотрит на меня этим сострадательным взглядом, и я начинаю ненавидеть самого себя за слабость, которую позволяю кому-то показать. Я жалкие неудачник, который не смог помочь близкому, который не смог уберечь их. Я даже сейчас поступил, как свинья, оставив сестру там, в обществе этих волков-копов, которые теперь будут вдоль и поперек допрашивать ее. Но ее не было на месте преступления. А я был. И теперь вся эта куча вопросов рано или поздно настигнет меня, застанет врасплох и снова и снова будет разбивать на осколки, пока все мое существо не превратится в одну большую бесполезную кучу песка.
Лишь спустя какое-то время я понимаю, что рыдаю. Рыдаю, как девчонка в слащавой мелодраме. Навзрыд, неосознанно, бесшумно, просто захлебываюсь в собственных слезах и мечтаю о том, чтобы эта тупая боль внутри меня заглохла. Мне не хватает воздуха. Мне не хватает сил. И тихий спокойный голос подруги придерживает меня на краю пропасти: разделяющей реальность и сумасшествие. Я хочу нырнуть с головой в эти эмоции, чтобы проверить, как быстро меня отпустит. Но не отпускает. Пальцами рву волосы на голове, и от этого ощущение, будто я специально сую руку в кастрюлю с кипятком. Каждый раз дикая боль пронзает мою голову, но я ничего не чувствую. Я одно большое ничто, я одна большая дыра, в которую можно сейчас положить что угодно – и оно пропадет безвозвратно. Вселенская боль, наверное, именно так она и выглядит. И если за день до этого я мог сказать, что ненавижу своего отца, что желаю ему смерти, ему и его новоиспеченной жене, то прямо сейчас… все мое существо говорит об обратном. И как любой другой ребенок я не нахожу себе места. Я потерял мать. Я потерял отца. Я потерял самых близких, как положено, людей, и ничего не могу с этим сделать. Просто продолжать сидеть тут и убиваться, словно это хоть как-то поможет. Не помогает. Но я продолжаю пытаться.
Когда сил внутри меня почти не остается, я собираю их остатки в кулаки, поднимаю глаза, заглушая сиплый вой, вырывающийся из меня. Мне все еще больно, но теплые руки подруги, которые мягко обнимают меня и ее спокойный голос помогают прийти в себя. Совсем немного, но я начинаю соображать. Прихожу в себя лишь спустя некоторое время и нахожу в себе силы поднять голову. Передо мной Адена, я в ее доме, потому что даже в темноте узнаю обстановку. Я помню, что пришел сюда, но сколько прошло времени с того момента – не знаю. За окном глубокая ночь. Мы сидим вдвоем на диване с кучей вопросов и ни у меня, ни у нее нет ни одного ответа. Но, возможно я смогу ответить хотя бы на ее.
- Отец и Трейси, - мой голос дрожит, я не могу говорить громче, только шептать, словно наговаривая молитву. – Их убили… они мертвы, - я сдавливаю внутри себя очередной истерический порыв. Не хочу быть слабым. Не хочу быть размазней, и неважно, что ниже, чем сейчас упасть уже не смогу. – Я не знаю, что произошло, просто, - слова застревают в горле. Бутылка с остатками виски все еще крепко сжата у меня в руке, словно спасательная граната, которую я могу в любой момент кинуть в себя и покончить со своими мучениями. Увы, алкоголь так не работает, поэтому я машинально скручиваю крышку и делаю несколько глотков. Спирт обжигает внутри, я невольно морщусь и отставляю бутылку в сторону. Мне хочется курить и пить. И делать это как можно больше. Одновременно. Заливать боль и закуривать ее, чтобы выбить из легких этот спёртый воздух с ароматом смерти. – Я чуть не погиб, - растеряно протягиваю ей ладони, пытаясь показать повреждения. – Я так быстро бежал, что думал, будто упаду замертво за первым поворотом, - голос снова надламывается. Я сдерживаюсь, проглатываю подкативший приступ истерики и быстро, насколько это возможно, продолжаю говорить. – Они стреляли в меня. Пытались убрать свидетеля. Не рассчитывали, что я буду дома. Никто больше не видел этого, только я. Я прыгнул в окно, чтобы спастись, я думал, что даже если что-нибудь сломаю себе, то, я хотя бы смогу спастись, но, - слова путаются, как и мысли. Из-за алкоголя ли, или из-за пережитого стресса. Я не знаю. Я плохо соображаю. Говорю урывками, проглатываю воздух, словно он поможет мне быть в сознании. – Я не подумал о том, чтобы спасти их. Я… Я думаю только о себе и вокруг меня постоянно все страдают, почему так, Адена? – все также протягиваю к ней руки, смотрю в глаза, которые еле различаю в темноте. Риторический вопрос, на который никто не сможет дать ответ. Она смотрит на меня и, кажется, я вижу в ее глазах толику понимания. Я чувствую ее поддержку. Знаю, что она не выставит меня за дверь, какая ситуация бы не случилась, но я чувствую себя так глупо. Так по-идиотски.
- Мне не стоило приходить к тебе. Не стоило подставлять под удар, ведь тот коп сказал, что за мной могут продолжить охоту, но он сказал это так… - до меня внезапно доходит. Словно по щелчку пальцев, кусочки паззла встают, вырисовывая абсолютно понятную картинку. Я замолкаю, стараясь переварить информацию, которую осознал. Адена смотрит на меня и в ее глазах читается обеспокоенность. Я отвожу взгляд, всматриваюсь в пол, словно именно там найду все ответы. Но мне и так все понятно.
- Они думают, что это я их убил, - произношу это и внутри все обрывается. Эта фраза, как удар по голове, отрезвляет и сводит с ума одновременно. Я начинаю смеяться, словно сумасшедший. – Они думают, что я убил собственного отца, - истерика достигает апогея. Я чувствую, как крыша машет ладошкой и прощается. – Ебаные клоуны, - это настолько смешно, что хочется кричать, рычать и рыдать одновременно. – Бьюсь об заклад, что прямо сейчас на улице перед твоим домой стоит полицейская машина, а то вдруг я пришел к тебе, чтобы скрыться, или чтобы убить тебя, а? – я пугаю самого себя и, кажется, Адену тоже. Нужно взять себя в руки, пока я действительно не распрощался с собственным разумом. От осознания всей нелепости этой ситуации меня начинает трясти. Я подскакиваю с дивана, и почти сразу сажусь обратно, теряясь в пространстве. Голова кружится, а меня начинает подташнивать. – Нет, с этим надо разобраться, - решительно произношу и вновь собираю силы, чтобы встать. На этот раз более удачно, даже не пошатнувшись, иду к окну, отодвигаю занавеску. И да. Полицейская машина (как оригинально) стоит на противоположной стороне дороги. Два копа внутри нее не сводят с окна Адены глаз. – Ебаные клоуны, - плююсь от злобы, дергаюсь в сторону двери.
Спустя несколько секунд я оказываюсь на улице, стирая с лица остатки слез, которые обязательно выдали бы мое несчастное положение. Но в данный момент показывать слабость намерения не было, а вот ввалить этим идиотам по первое число – то, что было необходимо. Останавливаюсь на секунду, нащупываю помятую пачку сигарет в кармане, вытаскиваю одну, прикуриваю. Помню ведь, что Адена не любит, когда курят в доме или рядом с ней, но сейчас, даже если она окажется рядом – она обязательно меня поймет.
- Чем-то могу помочь? – подхожу максимально близко к машине с копами, наклоняюсь, заглядывая в окно. Во мне бушует агрессия, а кровь превращается в раскаленный жидкий металл. Чувствую, как меня захлестывают остатки эмоций, как они бушуют, норовя выплеснуться за край и сжечь все к хуям вокруг себя. – Сэр, какие-то проблемы? – полицейский на водительском месте приоткрывает окно, осматривает меня с ног до головы, как будто пытается оценить уровень моей опасности по шкале от «клоуна» до «ебаного психа». Я был на уровне «мне пиздец и тебе тоже», а это раза в четыре выше «ебаного психа». – Кажется это у Вас какие-то проблемы, - тыкаю пальцем в окно автомобиля, - какого, я извиняюсь, хера вы следите за мной? По-моему, мы с вашим начальством все обсудили, и я говорил, что не нуждаюсь в вашей защите, и уж тем более в слежке. Может мне вас еще в дом пригласить, напоить накормить и спать уложить, а? – я слышу поблизости голос Адены, которая выскочила следом, надеясь остановить бушующий ураган. Меня не остановить, и я знал это. Пока весь поток мыслей и злобы не вылить – я не смогу спокойно спать. Впрочем, спать спокойно мне не светит еще очень долго, в силу сложившихся сегодня обстоятельств. – Мистер Таунсенд, нас попросили следить за Вами во имя Вашей же безопасности, - холодный голос полицейского заставляет меня рычать. Мне кажется, будто все копы на планете массово заразились идиотизмом и сейчас активно практикуют его в реальной жизни. – Кажется я уже сказал, но раз вы не слышите с первого раза я могу повторить: я не нуждаюсь в вашей защите. Все, кого надо было защищать уже мертвы! И когда нужна была ваша помощь – вы жрали пончики и пили кофе, следя за универмагом и парковкой рядом с ним, так сказать работали, не отходя от кассы, - внутри меня все бурлит и с каждым сказанным словом я взрываюсь еще сильнее. – Мне не нужна ваша помощь и защита. Убирайтесь, или мне нужно позвонить кому-нибудь повыше? А может вы просто следите за мной, вдруг это я убийца? А? В этом проблема? Вас просто поставили следить за мной, а не охранять мой сон, да? – я вновь тычу пальцем в окно машины, заставляя копа по ту сторону вздрогнуть. Делаю затяжку, только сейчас вспомнив о прикуренной сигарете. Адена тянет меня обратно, я сопротивляюсь, но уже не так сильно, как раньше. – Убирайтесь, - почти плюю в их сторону, - убирайтесь или я за себя не отвечаю, - да, я понимаю, что угрожаю людям при исполнении, но мне плевать. Мне на все плевать. Поэтому делаю еще несколько затяжек, одну за одной, выпуская сигаретный дым прямо им в лица и сдерживаюсь, чтобы не бросить бычок на асфальт возле машины: знаю, что буду не прав и остатки мозга, не поврежденные стрессом и алкоголем, помогают в этом.
Разворачиваюсь, потушив бычок и швырнув его в бак возле дома, останавливаюсь у входа. Ненавижу копов. Ненавижу всех этих клоунов, детей власти, которые только и делают, что пользуются своими полномочиями и получают за это деньги. Никакой пользы, лишь прожигание государственных средств и бесполезное существование. Я объединялся со своим врагом лишь однажды и по вынужденной причине: в школе задали лабораторную по химии и задира, который то и дело пытался задеть меня (хотя это было довольно сложно) оказался моим напарником. Нам просто пришлось пойти друг другу на уступки, на пару дней забыть о негативе. А потом… Он так и остался для меня врагом. До сих пор косо смотрю на его дом, если вдруг оказываюсь рядом. До дрожи ненавижу. Но объединиться с копами, стать их мишенью, на которую они при удобном случае повесят все, что только можно и даже больше… Ну уж нет. Пусть ищут другого дурачка.
Бросаю взгляд за спину. Встречаюсь глазами с копом-водителем. Тот с секунду смотрит на меня, а потом дает по газам. Машина исчезает из поля зрения через несколько минут, а я, наконец, успокоившись, захожу за Аденой в дом. Мне стало легче, но теперь, когда адреналин постепенно отпустил – пришло тоже самое состояние опустошенности. Меня кидает из стороны в сторону и эти эмоциональные качели утомляют, укачивают, почти что убивают. Сажусь на диван. Откидываюсь на спинку. Молчу некоторое время. Затем вновь возвращаюсь к подруге. – Я не должен был приходить к тебе. Но мне больше не к кому, - истинная правда и кому как не ей знать об этом. – Прости за эту сцену, но… мне не хочется, чтобы эти крысы преследовали меня по пятам и доставляли тебе неудобства. И я пойму если ты накричишь на меня за это, но… может позже? – я схожу с ума и отчетливо осознаю это. Потому мне становится так страшно. Я кручу собственные слова в голове, будто пытаюсь вспомнить какие они на вкус. Меня начинает трясти, как при высокой температуре. Цепляю бутылку с пола, но не решаюсь ее открыть. В горло ничего не лезет. Мне хочется отключиться от этого мира и этого паршивого состояния, которое не позволяют вздохнуть полной грудью.
- Мне так хуево, - нахожу в себе силы произнести эту фразу, честно, открыто и без прикрас. По факту. – Я… просто не хочу жить после того, что видел сегодня. Я не могу смотреть в глаза сестрам. Я… Я во всем виноват. Я не спас их, не смог помочь, - развожу руками, а на губах появляется вымученная улыбка. Голова раскалывается. Мне хочется закрыть глаза и обхватить пальцами голову, сдавить на уровне висков и ждать: вдруг мне повезет, и голова просто лопнет, освободив от мучений. – Как мне жить дальше, осознавая тот факт, что я их предал? – я замираю, осознавая, что только что произнес что-то очень странное, настораживающее и опасное. – Я же предал их, Адена, бросил. И теперь они мертвы, - замолкаю, замираю. Лечь и умереть. Другого выхода нет.