[indent] Я слышу, как стучит мысль в моей голове. Прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться, но не могу – мысль становится невыносимо навязчивой. Она пробивается сквозь умственный барьер, заставляет меня жмуриться, дернуть головой в сторону и намеренно двинуться в сторону, хотя я абсолютно точно не хотел этого делать. Навязчивая мелодия не дает покоя. Она сплетается воедино с мыслью, становится с ней одним целым, и я попадаю в колесо для хомяков – бегу без остановки в надежде уловить хотя бы часть собственной мысли. Но не могу. И эта пытка продолжается. Никакой концентрации. Полная расслабленность. Вдыхаю полную грудь воздуха, шумно выдыхаю. Открываю глаза, чувствуя, как кровью наливаются белки, а я хочу пить.
[indent] На автопилоте поднимаюсь с дивана – омерзительного цвета диван, который давно следовало бы отправить на помойку – наверное, именно из-за него мне так не нравится эта комната -  сажусь ровно. Вновь закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Кровь закипает в жилах. Сердце продолжает гонять ее по венам, как сумасшедшее, а я раздраженно выдыхаю, будто пытаюсь рывком выплюнуть из легких это состояние. Мне нужно просто откинуться на спинку дивана, почувствовав во всем теле облегчение. Закрыть глаза и поддаться невероятно быстрому течению, которое непременно унесет меня туда, куда и нужно.
[indent] Не открываю глаз, наощупь пытаюсь найти на кофейном столике ручку и бумагу. Не выходит, даю себе слабину и, приоткрыв один глаз, все же нахожу то, что необходимо. Нота за нотой, словно я чувствую каждую строчку наощупь. Впадаю в состояние вдохновение – оно такое сильное, что просто не могу остановиться, пока не закончу начатое. Мелодия такая навязчивая, но такая расплывчатая. Раздражает и надоедает. Не выходит. Злюсь и потому откидываю ручку в сторону. Поднимаю на ноги, чувствуя неприятную ломоту в теле – слишком долго лежал в неудобном положении. Пересекаю комнату, двигаюсь по намеренно заданному маршруту, прямо к синтезатору, который учтиво ждет меня на прежнем месте. Пальцы ложатся на клавиши. Первое нажатие. Нота. Еще одна. Еще и еще. Отрываюсь, чтобы вернуться на прежнее место, сгрести в охапку исписанные листы бумаги и злополучную ручку, которая умудрилась укатиться под стол. Ругаюсь под нос, не решаясь нарушить тишину в доме звуком собственного голоса. Точно знаю, что не потеряю ни мелодию, ни мысль – таблетка прямо сейчас набирает обороты в действующем эквиваленте и не торопит меня – торопится сама. Записываю каждую ноту вслед за нажатиями клавиш. Пальцы теперь уже обеих рук ложатся на синтезатор и – слышу ту же мелодию, но теперь она раздается повсюду. Рвется из-под моих пальцев, нарушает тишину, а я едва не кричу от восторга. Новый шедевр. Сенсация, которая в очередной раз прославит мое весьма недоброе имя.
[indent] Еще чуть-чуть и я бы точно получил оргазм только от того, что делаю, но кто-то весьма навязчивый вырывает меня из состояния эйфории. Мобильник не знает о том, что его хозяин прямо сейчас создает шедевр – тот, кто был на том конце провода – точно знал. – Белль, рад слышать, - намеренно растягиваю каждое слово, и прекращаю, только услышу знакомый голос по ту сторону. – Остин, надеюсь я не оторвала тебя от твоего любимого занятия? – отрицательно качаю головой, ласково провожу пальцами по клавишам, откровенно вру, ведь отвлекла – еще как отвлекла. – Если это что-то важное, то я готов потерпеть, - отрываю пальцы от синтезатора, напоследок записываю ноту, которая словно не успела вырываться наружу. Собираю в охапку исписанные листы – какие-то откидываю в сторону прямо на ходу, не заботясь о том, что они бесформенной кучей ложатся на полу. Такие мелочи меня не заботят – я творец, и я чертовски богат, а значит найдет тот, кто за приличную сумму сможет убрать весь этот творческий беспорядок. – Конечно это важно, милый, - легкий смешок вызывает на моем лице схожую ухмылку, - как насчет того, чтобы пообедать? – я останавливаюсь посреди комнаты, отрываю глаза от бумаг в руке, и сильнее сжимаю пальцами телефон. – Мне казалось, что ночь – лучшее время для вкусного обеда, - слышу очередной смешок Белль, но на этот раз не реагирую на него. – Да, милый, но ночью я могу предложить тебе только ужин, а сейчас полдень, и я голодна, думаю, что ты тоже. Заезжай за мной через полчаса, - короткие гудки свидетельствуют о том, что мой собеседник окончил этот односторонний монолог, едва я успел сообразить о том, что произошло. Чувствую, как глотку обдирает неприятное чувство жажды, словно я несколько дней блуждал по пустыне без единого глотка воды. Не раздумывая ни секунды сваливаю оставшиеся бумаги на кофейный столик, цепляю шапку и, даже не удосужившись надеть пальто – выскакиваю на улицу.
[indent] - Ты приехал раньше времени, прямо как истинный джентльмен, в чем я, конечно же, ни на секунду не сомневалась, - легкое касание щеки к щеке, еще одно в знак приветствия и попутный хлопок двери со стороны пассажирского места. – Вот адрес, можем ехать, - сует мне в руку маленький клочок бумаги. Я не задаю лишних вопросов – в моих глазах стоит голод, и Белль наверняка понимает мои чувства – не достает лишними вопросами и оставшуюся часть пути мы едем молча, погруженные каждый в свои мысли.
[indent] Когда машина тормозит вроде серого, ничем не примечательного домика – я успеваю бросить взгляд на время. Без четверти два. Мы, как по команде, словно репетировали этот момент годами, выходим из машины. Не глушу мотор – знаю, что управимся быстрее, чем маленькая стрелка на часах доползет до двух. Я чувствую, как горло горит, как душит жажда и голод, который не перебьешь сэндвичем с курицей или куском пиццы. Белль стучит в дверь – звонка в этом доме даже не предусмотрено, точнее, он просто вырван с корнем из стены. Дверь открывает серого цвета женщина. Потрескавшиеся губы, волосы растрепаны, да и вся она выглядит так, словно не мылась уже лет пять. И пахнет так же. Я отворачиваю лицо, и не могу сдержаться, чтобы не прикрыть нос ладонью. Получаю надменный взгляд незнакомки – это я сейчас должен смотреть так на женщину, которая выглядит хуже, чем шахтер, вылезший из-под завала. – Мы хотим купить ту милую кроватку, и пару кастрюль, которые вы выставили на сайте, - голос Белль звучит тихо и вежливо. Наигранное приличие, она буквально поет в этот момент – идеальный способ заставить любого поверить в то, что вы просто покупатели, а не мучающиеся от невыносимой жажды и голода писатели. В дверях появляется еще одно неприятное на вид лицо. Говорит что-то резкое, но женщина одергивает его одним движением руки. Осматривает нас с ног до головы, качнувшись делает шаг назад и дергает рукой, будто приглашая пройти внутрь. Белль делает шаг вперед, настолько манерный, будто вошла сама английская королева. Я щелкаю пальцами, как только моя нога пересекает порог. Вдыхаю носом воздух, глуша в себе рвотные позывы – тут воняет еще хуже, чем от этих бедолаг, которым осталось от силы минут пять. Женщина провожает нас в соседнюю комнату, начинает рассказывать что-то про кроватку и кажется предлагает еще какую-то хрень, до которой нам нет дела. Щелкаю пальцами в момент, когда в руках Белль блестит острие ножа. Слышу глухой вскрик, ноги женщины, словно у тряпичной куклы, подкашиваются, и она падает на пол. Оборачиваюсь, потому что чувствую запах пульсирующей крови, а ногами – вибрацию, проходящую по тонким доскам пола – за моей спиной уже вырос второй житель этого дома. Делаю шаг назад, избегая лобового столкновения, снимаю с верхних зубов накладку. Вижу ужас в его глазах. И непонимание. Вряд ли человеку с таким узким складом ума возможно понять то, что он сейчас увидел. Но меня это не беспокоит. В моей голове только одна мысль – побыстрее впиться зубами в кожу на шее и попробовать на вкус каждую вену. – Не стоит бросаться на того, кто сильнее тебя, - делаю еще один шаг вперед и со звуком следующего гортанного всхлипа – теплая горячая кровь уже течет по моим губам. А из тела под моими руками постепенно уходит дух, и приходит благоговейная смерть.
[indent] - Сейчас читатель стал более черствым, его уже не берут слезливые истории или жалкие интрижки – ему нужно как можно больше эмоций и страсть, поэтому мои постельные сцены стали более, - задумывается, поджимает губы, - откровенными, - это вызывает на моем лице улыбку, а губы срываются на странный хихикающий звук. – Куда еще более откровенно? – бросаю взгляд в зеркало заднего вида, замечаю некрасивое бордовое пятно в уголке губ и тут же пытаюсь от него избавиться. – Всему есть предел, Остин, я же – их не вижу и не признаю. Нет пределов для откровенности, ты прекрасно знаешь меня. Твоя музыка – откровение для каждого, кто ее слышит, - пожимает плечами, бросает взгляд куда-то в сторону, будто пытается уследить за пролетающим мимо нас пейзажем, - а мои книги – откровение для тех скучных домохозяек, которые не знают, чем побаловать свои тела и мозги. Раньше им был нужен лишь легкий налет эротики, но с каждым годом этого становится мало, и мне нужно дать им больше, - хихикает, словно вспоминал какую-то старую добрую шутку, но не произносит ее вслух. Я ухмыляюсь, ведь после того, как она похвалила мою музыку – больше ничего и не слышал. Сжимаю пальцами руль сильнее, давлю педаль газа и ускоряю нас на шоссе в сторону знакомого нам вот уже столько лет бара.
[indent] Нас не нужно объявлять для того, чтобы привлечь внимание всех присутствующих в баре. Знаю здесь буквально каждого – и только единицы из них люди, достойные быть в наших с Белль рядах. Кто-то живет простой бесталантной жизнью, кто-то прячет внутри себя самородок и не пытается дать выход тому таланту, что в них сокрыт. Мы – совсем другое. Мы – люди, которые знают, чего они стоят. Мы – люди, которые готовы пройти по головам ради успеха и известности. Мы – талантливые, и совсем нескромные. Мы – богатые и знаменитые. – Нам два виски и свободные столики в радиусе метра, - не успеваю договорить фразу, как нас почти сразу ведут в сторону свободной части бара. Сажусь рядом с Белль. Два бокала с виски появляются быстрее, чем успеваю о них подумать. Киваю головой. Делаю глоток. Ничто не заменит ощущение хорошего алкоголя – что довольно редкое явление для захудалого Провинстауна – после сытного обеда. – Ее платье такое же неуместное, как и тыква на Рождество, - еле слышу комментарий Белль, киваю головой, и чтобы удержать свои слишком громкие комментарии на губах – делаю еще один глоток из бокала. Под приятную мелодию мы обсуждаем прошедшее лето, словно вернулись на каникулы домой и не терпится поделиться самыми грязными сплетнями с лучшими друзьями. Постепенно в бар подтягиваются люди, на которые мы бросаем едва заметные взгляды – сидим за своим столиком и делаем вид, будто нас тут нет. Но на каждом ставим отметку. И занимались бы перебором всех этих скучных личностей, пока в помещении не появились еще двое. Прищуриваю взгляд, стараясь разглядеть в сумраке мужчину и женщину. Держатся друг друга, но не вместе. Бросаю взгляд на обручальное кольцо на его руках – и полном отсутствии подобного атрибута на руках у ее спутницы. – Белль, - привлекаю внимание своей соседки к новым гостям. Едва киваю в их сторону, чтобы Нуар почти сразу переключила все свое внимание на них, перестав говорить о своих книгах и совсем позабыв о моей последней работе – мюзикл, о котором до сих пор говорит Бродвей. Но не Белль Нуар.
[indent] Тонкие пальцы ложатся на запястье моей руки, расслабленно лежавшей все это время на столе. Слежу взглядом за ее движениями, сжимаю стакан чуть сильнее, чтобы встать и последовать за ней следом. Туда, где нас ждет музыка. Туда, где я смогу быть самим собой, на мгновение позволив себе вспомнить, как все начиналось. Невозможно научить петь того, кому это попросту не дано природой. Можешь потратить кучу денег на то, чтобы такие же бездарности научили тебя правильно задерживать дыхание, тренировать легкие, чтобы в тебя вмещалось гораздо больше воздуха в момент выдоха. Можно делать, что угодно, но, если талант не дан – его не купишь ни за какие деньги. Уж это мне известно абсолютно точно. Напрягаю собственные связки лишь слегка, чтобы не расплыться бесформенной жидкостью по полу. Белль подхватывает, вступает со своей партией, заставляя меня почувствовать себе еще более расслабленным. Каждая мышца – мягкая, словно сахарная вата. Я двигаюсь так, как хочу, не обращая внимания на все косые, или не очень, взгляды посетителей. Я слышу собственный голос и знаю, что его слышит каждый здесь присутствующих, и бьюсь об заклад, каждые вторые женские ноги раздвинутся, оставляя на кожаной обивке стула мокрый след, едва я окажусь рядом, а в мужских штанах станет так тесно, что станет стыдно даже мне. Нет. Не станет. Я ахуенный, простите, потрясающий, я самый лучший, я талантлив, и никто не сможет забрать это гордое звание у меня. И да. Я ахуенный.
[indent] Жиденькие аплодисменты меня не интересуют. Это лишь малая толика того, что могут дать эти глупые, ничем непримечательные люди. Серая масса, которая собралась здесь только ради того, чтобы потешить свои желудки расслабиться мозги – пройтись по касательной каждого смертного греха, и может быть даже хуже. Пока мы возвращаемся на свое место, я успеваю поймать официантку – ярко выраженную лесбиянку, которая уже который год не может найти свою любовь среди присутствующих – мне ее немного жаль – и заказать повтор своего заказа за наш столик и за столик, куда сели наши новые гости. Мужчина привлекает мое внимание уже не первый раз, уверен, что Белль непросто так увела меня в сторону пианино, и мне очень бы хотелось напомнить ей о его статусе, но не решаюсь. Это будет потрясающее шоу. Ведь прямо сейчас их головы в удивлении уставлены в нашу сторону. Я поднимаю бокал в приветственном жесте и делаю глоток. Рыбка попала на крючок – и это точно, потому что прямо сейчас мужчина неуверенным шагом идет в нашу сторону, а рядом с ним его верная спутница – выглядит куда более боевой, чем мужчина.
[indent] - Остин Саммерс, - не протягиваю руку для рукопожатия, предпочитаю представляться подобным образом просто потому, что так – выгляжу солиднее. Краткая справка о себе не дает нашему новому знакомому четкой картины о том, с кем он разговаривает. Нет, меня это не обижает, меня это чертовски задевает, но, пока не пойму, что именно нас так сильно в них зацепило – не буду делать поспешные выводы. – Выпейте с нами, - приглашает Белль, указывая на места перед нами. Гарри садится, его спутница тоже. Скольжу взглядом по ним обоим, не стесняюсь изучать сначала его, затем ее – губы сжаты в плотную полоску, руки сложены на груди. – Вам неприятно наше общество? – мой внезапный вопрос заставляет девушку вздрогнуть. Лицо Гарри меняется – улыбка исчезает, и появляется немой укор. Белль касается пальцами моего рукава. Я, не поворачивая головы киваю, даю понять, что все прекрасно понял. – Если вы бросили университет – это не значит, что вы не можете быть такой же талантливой, как и ваш брат, - стреляю наобум и, кажется, попадаю. Удивление на их лицах – нужно было запечатлеть на память. Мое же расплывается в довольной улыбке. – Это место вдохновляет даже тех, кто давно в себе отчаялся. Когда я первый раз приехал в Провинстаун – за ночь написал половину мюзикла, как раз за него получил первого «Тони», - притягиваю к губам почти пустой бокал с виски. Цежу напиток, не позволяя себе сделать глоток больше положенного. Изучаю взглядом Гарри и Каллисто. Не могу выбрать, кто из них меня привлекает больше и привлекает ли вообще, но если Белль переключилась на мужчину, то мне, наверное, достанется – женщина? Кривлю губы от собственных мыслей и отсутствии выбора, но ничего. – Когда вы в последний раз писали что-то? – задаю вопрос им обоим. Гарри отвечает почти сразу – слышу стандартную слезливую историю о том, как ему трудно создавать, как тяжело финансово, какой трудный год и как много требуется денег на то, чтобы поднять беременную жену и ребенка. И естественно – стандартное «у меня кризис». Не сдерживаю кривую ухмылку на лице. – Это ненадолго, - бросаю в ответ, - поверь мне, - не знаю, как мы так быстро перешли на «ты», но не чувствую смущения. Как и в момент, когда подмигиваю ему. Это естественно не остается без внимания его сестры, которая сейчас вспыхнет, словно спичка. Кажется, я ее оскорбил своим поведением? Тем, что подмигнул ее брату или тем, что не подмигнул ей? – А вы что же? – перевожу свой взгляд на нее. Белль молчит, слушает внимательно, запоминает и, вероятней всего делает какие-то выводы – я же раскручиваю их на интересные моменты их биографии и то, что в дальнейшем может нам помочь.
[indent] Едва девушка успевает открыть рот, как в зале появляется еще одна гостья – о ее приходе сообщает болезненный кашель – такой просто невозможно спутать. Туберкулезная Карен приходит сюда каждый вечер, чтобы поживиться остатками еды, словно старая корабельная крыса, блуждающая по трюму в момент, когда вся команда спит. Бармен грубо отшивает посетительницу, в ответ на что слышно отборную ругань, под аккомпанемент кашля. – Оставьте ее в покое, у нее же чахотка, сжальтесь, пусть берет все, что нужно, - подаю голос из-за угла – все внимание теперь переключено на меня. Как и внимание чахоточной посетительницы. Ей достаточно двух шагов, чтобы настигнуть нас. – Держитесь подальше от этих двоих. Кровососущие ублюдки, они доберутся до вас, и вы станете такими же, как и они, - тирада прерывается под очередной приступ кашля. Фу, что за манеры. Тычет пальцем, плюется ядом, оскорбляет добрых честных людей. – Такие кадры у нас не редкость, - качаю головой, улыбаюсь едва заметно, чтобы не выглядеть идиотом в момент, когда нужно выглядеть как скромный меценат. – Очень жаль, что Карен попыталась испортить наш вечер, но, насколько я помню, вы не договорили, - перевожу взгляд с Гарри на Каллисто. – Когда вы писали последний раз? И почему вы так уверены в том, что не сможете написать здесь что-то такое, что прославит ваше имя?

[indent] - Разве вы не находите в этом месте что-то... весьма загадочное? – мои глаза сужаются, словно я в пустыне и тонна песка вот-вот перекроет мне весь обзор. Игнорирую ее едкий комментарий насчет «игрушек», привезенных с собой, ведь мне сейчас ничего не стоит спустить ее с небес на землю. Но все же – продолжаю придерживаться принятых норм поведения и не вести себя неподобающим образом. Не собираюсь подставлять еще одну щеку, но и не буду давать ей возможность продолжать свой маленький концерт бунтующего подростка. Смотрю на Гарри, который ведет себя так, словно чувствует неловкость или, о, это что, чувство стыда? Неужели тебе стыдно за поведение своей маленькой сестренки? Ну, ничего страшного, в этом нет ничего постыдного – она девочка взрослая и вероятней всего дает отчет собственным действиям. Меня сложно обидеть или задеть – твердая уверенность в себе – главное оружие против таких, как Каллисто. А вот у нее, кроме крепкого словца в арсенале больше ничего и нет. Ладно, только губы, которыми она могла бы украсить обложку известного журнала. Впрочем, как и ее брат. И мне совсем неважно, что я откровенно пялюсь на него уже несколько минут – так же открыто я смотрю и на нее в следующий момент. Вслушиваюсь в ее ответ, улыбаюсь едва заметно. – Если вы и дальше продолжите думать в таком печальном эмоциональном духе, то вряд ли вы сможете написать хоть что-то в ближайшие десять лет, - пожимаю плечами, бросаю абсолютно безразличный взгляд в ее сторону. Она вспыхивает, словно спичка. Если кто-нибудь сейчас плеснет спиртного в ее сторону – она воспламенится. Уверен в этом на тысячу процентов. Но по иронии судьбы – алкоголь летит в мою сторону. Неожиданный поворот, который вызывает на моем лице дикую улыбку. Прикрываю глаза, набираю побольше воздуха в легкие, чтобы хватило для полного успокоения расшатанной нервной системы и кончающегося терпения. Белль мерзко хихикает, я вытираю лицо ладонью, бросаю взгляд на свой пиджак сверху вниз. Легким движением скидываю с ткани прилипшие листочки мяты, и делаю глоток из своего бокала. – Ничего страшного, Гарри, мы же не святая инквизиция, не нужно делать из этого целую трагедию, - пытаюсь шутить, делаю вид, будто ничего не случилось, и веду себя вполне естественно и искренне. Ничего же не произошло? Вселенная не схлопнулась, я все такой же привлекательный и успешный – остальное вряд ли меня будет волновать. – Каждая, даже самая хорошенькая киска, в момент опасности не может держать свои когти при себе, - бросаю вскользь, пока слежу за тем, как девушка спешит ретироваться с места преступления. Даже не извинилась. Все же ей стоит поучиться манерам. Например, у ее брата, который тут же рассыпается в извинениях, поднимая мне самооценку так высоко, что еще чуть-чуть и она пробьет потолок бара. – Все нормально, - вновь отмахиваюсь, опустошаю, наконец, свой бокал и отставляю его в сторону. Продолжая рассыпаться в извинениях, Гарри уходит вслед за своей непокорной сестрой. Его уход уже не отслеживаю взглядом – слишком правильный, наверняка, стесняется вслух даже произнести слово минет. Наверное, поэтому я так быстро потерял к нему интерес, в отличии от Белль.
[indent] - Остин, - она обращается ко мне сразу же, как за Гарри закрывается входная дверь. В баре воцаряется гробовая тишина, нарушаемая лишь едва слышной мелодией, доносящейся из паршивых колонок под потолком. Поворачиваюсь в ее сторону, в очередной раз бросаю взгляд в сторону двери, но там никого и вряд ли кто-то вернется, рассыпаясь в новой порции извинений. – Мне кажется, что тебе стоит поближе пообщаться с этой парочкой. Гарри очень похож на того, кому нужна наша помощь. Чего не скажешь про Каллисто, - тонкие пальцы стучат по стеклу бокала. Кажется, в ее голове крутится какая-то умная мысль, которая не дает ей покоя. Не отвлекаю лишними комментариями. Жду, когда мысль сформируется и будет озвучена вслух. – Впрочем, - утвердительно киваю, давая понять, что без лишних слов понимаю, что именно она хочет сказать. – Она экспонат интереснее, я ей займусь, но сперва, Гарри, - на лице Белль мелькнула едва заметная улыбка, на моем в ответ – более откровенная. – Я в тебе не сомневалась, - она опустошает последним глотком свой бокал и встает с места. Я слежу взглядом за ее перемещениями, и не спешу уходить. – Я заплачу, - на этот раз моя очередь, да и вообще негоже женщине такого статуса, как Белль Нуар платить за себя. Забираю со спинки стула куртку, оставленную во время скорого побега Каллисто, и ухожу вслед за Белль. Нас ждет еще очень много работы. И не хочется задерживать столь интересный процесс ни на секунду.

[indent] - Да, я думаю, что завтра утром Гарри окажется у меня на пороге, - на моем лице торжествующая улыбка. – Разговор сперва не строился. В нем слишком много сомнений, а еще он слишком много думает, - закрываю хрустальный графин крышкой, цепляю пальцами бокал с виски и направляюсь в сторону дивана. – Они не пара идиотов, как твой Микки, с ними не получится так, как ты хочешь, - еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть – все же внутри меня срабатывает какой-то невидимый тормоз, и я успеваю закрыть рот вовремя. Но, моя собеседница все же видит эту ситуацию иначе. – Провинстаун не село, тут не выйдет как ты хочешь, - я вот-вот взорвусь, поэтому шумно выпустить воздух из легких – единственное безопасное сейчас мое поведение. – Нет, Белль, - отрезаю строго. Мне надоело это странное препинание, как будто она умнее, чем кто-либо. И, простите, но я тоже не пальцем деланный, и уж точно знаю, как влезть в голову к девчонке и подбить на необходимое стесняющегося всего на свете мужика. - Я думаю, что тебе лучше заняться пропажей таблеток. Ты же знаешь, кто это сделал? Химик не будет давать нам их бесконечно, если они будут пропадать быстрее, чем положено, - в моем голосе слышно тревогу, но я так красиво ее завуалировал, что вряд ли моя собеседница слышит вообще хоть что-то и вряд ли слушала меня после того, как я произнес слово «пропажа». Огибаю печальный, почти увядший фикус, ставя себе в голове пометку полить его, когда будет время – естественно я забыл об этом спустя секунду – добираюсь до дивана, чтобы сделать несколько заметок на бумагах, которые хаотичной кучей разложены на столе. – Тебе не нужно волноваться о них, я разберусь сам, тем более ваш покорный слуга почти все сделал. Одна из рыбок уже на крючке, что до второй, - бросаю взгляд на куртку, которую бросил на соседнее кресло, - совсем скоро все изменится, - добавляю вдумчиво, проваливаясь в собственные мысли. Нет смысла добавлять что-то еще. И, честно говоря, даже сам не знаю, на что рассчитываю и понятия не имею, как именно буду разбираться с этой проблемой, но что-то мне подсказывает: Каллисто безусловно явится ко мне. Ведь не просто так я несколько раз упомянул в разговоре с Гарри о ней. Моя мания манипулировать людьми, словно я руководитель кукольного театра, когда-нибудь приведет меня к большим проблемам, но. Столько лет не происходило ничего подобного, так почему сейчас – должно произойти? Буркнув что-то невнятное, Белль вешает трубку. Короткие гудки в очередной раз оповещают меня о том, что моя собеседница совсем не интересуется происходящим в нашем маленьком мире чудодейственных пилюль. Это огорчает меня, но еще больше огорчает – неизбежное ожидание.
[indent] Разговор с нашим новым знакомым не задавался с самого начала – все в нем, от движений рук, до мимики лица говорило о том, что он боится – взвешивает все «за» и «против», даже не представляя сколько всего может на самом деле скрываться, что за первым, что за вторым. Но все же мне удалось отдать ему несколько таблеток, а жажда Гарднера стать богатым и знаменитым, как и у любого нормального человека, просто непомерная. Он талантлив. Его таланту нужен выход, и нет ничего лучше, чем «Муза», которая так удачно попала в наши руки. Она помогает раскрыться, вытаскивает наружу все запасы фантазии, которые блокируются в мозгу по той или иной причине. Благодаря этим таблетка ты попадаешь в состояние, которое кто-то мог бы назвать таким жалким понятие «астрал», но нет. Это что-то больше. Гораздо мощнее и интереснее. С ними ты не хочешь спать, не хочешь есть – первое время, да – тебе хочется писать все, что появляется в голове, словно выстрелы гребанного фейерверка. Каждая вспышка – на вес золота. Каждая мысль – ценой в сотни тысяч долларов. Не это ли восторг и счастье, когда благодаря чему-то маленькому и невзрачному, ты способен поставить на колени весь мир, а он покорно откроет рот и отсосет у тебя. Если ты хочешь принадлежать к одному из величайших слоев населения, обладать известностью, богатством и, конечно же, славой – нужно платить. И совсем неважно, что цена – человеческая жизнь. Это просто ненужный человеческий мусор, который всегда будет существовать на планете. Мы – ее санитары. Мы очищаем землю от наркоманов и пьяниц, от людей, которые никогда ничего в своей жизни не добьются, даже если им дашь целое состояние и расскажешь, как его преумножить. Никому ненужные, абсолютно бесполезные и очень вкусные люди, о которых никто не будет беспокоиться. Они – лишь структурный элемент в этом большом механизме. Колонизация таких, как мы – неизбежна. Город знает об этом. Мы знаем об этом. А те, чей век вот-вот закончится, в силу ограниченности ума до сих пор спят спокойно и даже не подозревают, что совсем скоро под ними будет вязкая багровая жижа, которая станет самым лучшим деликатесом местной элиты.

[indent] Ночь – самое плодотворное время суток. В моем случае ночь – это самое лучшее время, для того, чтобы утолить свой голод во всех смыслах этого слова. И если ночью – я творю, то на утро – мне совсем не хочется, чтобы кто-то поднимал меня с постели.
[indent] Впрочем, в нынешнем положении отдых – относительный. Сон – жалкая трата времени. Ни первое, ни второе не нужно, когда действует «Муза». В данном случае нужна лишь упаковка бумаги, ручка или карандаш и синтезатор, чтобы проигрывать каждую ноту и запоминать ее идеальное совершенство. Испытываю непередаваемое чувство эйфории в тот момент, когда делаю очередную заметку на бумаге – до сих пор слыша навязчивую мелодию. Прикрываю глаза, чтобы насладиться ею полноценно. После такой продуктивной ночи, как после сумасшедшего страстного секса, хочется только лежать и наслаждаться бешено стучащим в груди сердцем. Вслушиваюсь в звенящую тишину, мурлыкаю под нос слова новой песни. Они похожи на идеально собранный паззл – каждое слово со смыслом и в тему. Нужно позвонить своему агенту и сказать, что через неделю у меня будет готов один из главных хитов этого года – уверен, меня разорвут на части от восторга и жажды получить этот текст и эту музыку в каждой кинокомпании страны. И если этого не произойдет – то не открыть мне глаза и не встать.
[indent] Дверной звонок вырывает меня из глубоких размышлений и стандартной процедуры похвалы и самолюбования. Любить себя таким, какой есть – главный урок, который преподала мне жизнь, и я не намерен испытывать судьбу, чтобы проверить это еще раз. Лениво потягиваюсь. Слышу звук удаляющегося от дома мотора. Провожу ладонью по глазам, поправляю полу халата, который упрямо не хочет ложиться так, как положено и не торопливо двигаюсь в сторону входной двери. Чтобы открыть ее и узнать, кто на пороге, нужно преодолеть немалый путь. Надеюсь, что этот великий труд будет вознагражден подобающим образом. Дергаю ручку двери, едва не зеваю, когда вижу недовольное лицо моей старой знакомой. Скольжу взглядом по ее лицу, выражающее негодование от обстоятельств, в которых она оказалась, наверное, не по собственной воле, но в ответе за свои поступки. Ее «здрасьте» заставляет меня фыркнуть. Натягиваю на губы стандартную улыбку, наслаждаясь этим маленьким концертом, который она устраивает для меня, единственного зрителя, прямо сейчас, вставая себе на горло. – Так просто? – на ее лице удивление, которое мне нравится куда больше. – Может хотя бы зайдешь? – не спрашивая разрешения, перехожу на «ты», и в конце концов, почему я должен был спрашивать? Это она решила прийти ко мне домой, буквально с утра пораньше, и пытается извиниться так, словно ей четыре, и ее старший брат подослал младшую сестру, чтобы строгая мамочка сменила гнев на милость и отпустила засранца с ночевкой к своему дружку. – Кажется, никто никуда не торопится, и раз уж ты удостоила меня такой чести, я не могу отпустить тебя не угостив чем-нибудь, - вторая рыбка попадается на мой крючок. Оказывается в обстоятельствах, в которых не может мне отказать – ведь я прав? Прав. Именно поэтому отхожу в сторону, чтобы пропустить ее внутрь. Бросаю взгляд на ее вид сзади, не стесняясь втягиваю носом побольше воздуха, ощущая даже на языке ее аромат.
[indent] Следую за ней по пятам, направляю, чтобы довести до просторной гостиной, в которой и находился до момента ее прихода. – Располагайся, - делаю пространственный жест рукой, чтобы дать понять – она может сесть куда угодно, на любую поверхность и чувствовать себя, как дома. Но, конечно же, я не говорю об этом вслух. – Мне очень интересно понять, каким образом ты оказалась на пороге моего дома спустя несколько дней и почему вдруг решила, что это так необходимо – прийти и извиниться. Ты не похожа на человека, который распыляется на подобные слова, - ухмыляюсь незаметно для нее, пересекаю комнату, чтобы оказаться вновь рядом со столиком с бутылками и стаканами – неизменным атрибутом любого творца. – Ты слишком крепкий орех, чтобы тебя так просто расколоть пополам и заставить сделать то, что хочется кому-то другому, - продолжаю говорить себе под нос. Озвучиваю все мысли вслух, пока руки мешают два вида коктейлей, не знаю, какой из них придется по вкусу моей гостье, а спрашивать – не намерен. – Я мог бы рекомендовать тебе сесть, что, впрочем, и сделал ранее, но ты все равно не сделаешь этого, - пожимаю плечами, чувствую взгляд на собственной спине и от того становлюсь более уверенным в себе. – Там на кресле – куртка, кажется, твоя. Когда ты поспешно удалилась из бара, а твой брат вылетел следом – мы с Белль не успели оглянуться, а вас и след простыл, поэтому, - вновь пожимаю плечами, - не удалось отдать ее раньше. Но я очень надеялся, что мы с тобой вновь увидимся, - голос становится сладко приторным. Он не вызывает отвращения, но звучит так, словно прямо сейчас я растекусь по полу возле ее ног и стану самым ласковым и послушным зверьком в ее жизни. Наивность и очарование – все, что нужно для того, чтобы собеседница столь юная и эмоциональная почувствовала в своих руках такую необходимую важность. – Что ты делаешь для того, что написать что-то новое? Чем ты пользуешься для вдохновения? – поворачиваюсь, наконец, к ней лицом. Медленно перемещаясь по комнате – выставляю перед носом два стакана, - тут алкоголь, тут, тоже алкоголь, но его меньше, ведь тебе возвращаться домой ножками, может быть мне удастся вызвать тебе такси, но ведь и в этом случае – ты непременно откажешься, - ухмыляюсь, когда буквально считываю эмоции с ее лица и даю на каждую из них такой четкий ответ. Мне предстоит самая, наверное, сложная операция в мире, которую не производил ни один хирург за все время существования планеты и хирургии – вытащить наружу самого опасного и смелого зверя, змею, спрятавшуюся глубоко в женском теле. – Для тебя мужчина с маникюром, ухоженными руками и одетым в пижаму, - да, я говорю о себе, естественно, - это дикость. Для – меня состояние души и единства с таким непокорным, ничему и никому не подвластным вдохновением, - делаю неоднозначный жест рукой в который раз приглашаю свою гостью сесть. Сажусь сам на кресло напротив, чтобы внимательно следить за тем, как меняется ее лицо, за каждой мыслью, мелькающей на нем и, которые она так отчаянно отгоняет. – Оно такое же упрямое, как женщина, чтобы совладать с ним, нужно найти правильный подход, здесь не поможет шантаж или истерика, только легкая рука и понимания этой области... работы, - улыбаюсь едва заметно. Делаю глоток из своего бокала, оставленного ранее там же, на столе. Ммм, сколько же мыслей сейчас крутится и вертится в ее голове. Хочется попробовать на вкус каждую из них. Хочется залезть к ней в голову и понять, что же там такое происходит, от чего она едва не вздрагивает от звука моего голоса. Наверное, не просто так ее глаза бегают с моего лица на мое тело, вот-вот и щеки покроются румянцем – такая наивная, думает, будто я не замечаю этого неподдельного интереса к своей персоне. Но я не хочу испытывать ее терпение: для меня важно сейчас выйти на диалог, а может и на монолог, но итоговая цель – предложить ей то, от чего так долго отказывался ее неуверенный в себе братец. Здесь же – его полная противоположность.
[indent] - Я мог бы предложить тебе работу, - встречаюсь с ее удивленным взглядом и тишиной непонимания того, о чем ей говорю. – Ты только посмотри, перед тобой сидит один из известных в Голливуде людей. И представь, каков будет восторг любого журнала, если ты получишь интервью из первых уст, - облизываю губы, поднимаю взгляд на нее, чтобы проследить реакцию. В ее лице что-то меняется, но я никак не пойму, что. Пытаюсь понять, но она – для меня еще неизведанная территория. Весьма интересная для изучения. – А сколько грязных подробностей я могу рассказать тебе, только если... - в голове идея вспыхивает, словно спичка. Внезапно даже для самого себя встаю с кресла. Направляюсь к длинному комоду, который любой мужлан назвал бы женским столиком, но, мужчина, лицо которого блистает на обложках журналов – не может позволить себе ни холестерин, ни лишний жир, ни лишнюю точку на лице. Ведь он им торгует. Открываю пальцами маленькую шкатулку, цепляю пальцами заранее заготовленный пакетик, второй по счету. Прячу его в кулаке, не собираясь показывать это до тех пор, пока не услышу утвердительный ответ. Продолжаю что-то мурлыкать себе под нос, забыв на мгновение о том, что нахожусь дома не один. Все это неважно. Я так близок к заветной цели, что еще чуть-чуть и сойду с ума от восторга.
[indent] - Я могу предложить тебе то, от чего ты не сможешь отказаться, а попробовав однажды – не сможешь остановиться, - возвращаюсь на свое место, сажусь в кресло и не отвожу взгляда. Изучающе смотрю на нее, не решаясь даже моргнуть. Растягиваю слова и момент повисшей в воздухе интриги. Наслаждаюсь, как маньяк, учуявший свою жертву. – Ты не похожа на трусиху, которая спасует в последний момент и откажется от славы и несметного богатства, - дьявольская улыбка на моем лице. Чувствую, как дрожит каждая мышца в теле от напряжения и удовольствия. И, Господи, ее горящие глаза напротив – приятней любого «Тони». – Не знаю ни одного журналиста удостоенного высшей награды, так может ты – станешь первой? Я предлагаю сорвать тебе огромный куш – ведь написав статью обо мне – ты станешь известной, - закидываю последнюю наживку. Удовлетворяю всю свою любовь к самому себе и... Жду.

[indent] Не могу скрыть своего удивления, но больше восторга от такого скорого согласия. Сложно даже осознавать, что такая непокорная, упрямая, нет, скорее упертая, девушка, вот так просто, как по щелчку пальцев согласилась на мое предложение. На которое из двух? Не важно. Сейчас это не имеет абсолютно никакого значения. Наверное, это какая-то шутка. Игра моего воображения, и прямо сейчас появятся либо люди с камерами, либо напротив все должно исчезнуть, словно никогда и не было. Но ни первого, ни второго не происходит. Каллисто все также сидит напротив меня, цепляется взглядом за выражение моего лица, как будто пытается найти сокрытый подтекст. Глупая девочка, его просто нет. Поэтому пожимаю плечами, улыбаюсь, как безумный, и не раскрываю сущность своего второго предложения. Откидываюсь на спинку кресла так, будто передо мной не журналист, а скульптор или художник, который вот-вот создаст мой самый лучший портрет. Склоняю голову на бок, молчу и просто наблюдаю со стороны. На каждую тщетную попытку начать писать. Она так пытается, так старается. Мысль скользит в глазах, брови хмурятся – она пытается думать, но не может. И нет, тут совсем не уместны едкие комментарии о том, что она глупая и ни на что не способная. И для меня сейчас нет ни одного повода рассмеяться или попытаться задеть ее. Поэтому молчу. В голове бьется истерическая мысль о том, что прямо сейчас, еще несколько секунд, и она сдастся, и тогда я предложу ей то, что ей обязательно поможет.
[indent] Выпячиваю нижнюю губу, всем своим видом выражая сожаление в ответ на ее фразу. Вижу, что даже это дается ей с трудом – ни одному успешному человеку сложно признаться в том, что он иссяк – мыслей нет, и нет ни единой надежды на то, что муза, вдохновение или хоть что-то подобное вернется обратно. Отчаяние накатывает волнами, душит и раздражает. Начинаешь злиться на самого себя, на окружающих. Кажется, как будто весь мир против тебя и ни одна живая душа не способствует улучшению процесса. Приходит ненависть, и жажда забыться. Но это лишь для тех, кто никогда не уйдет дальше непопулярных газетенок, постановок на уличных постаментах и игре в подземках. Жалкие таланты, которых недостаточно для того, чтобы дотянуться до звезд. Максимум – вечное скитание как можно дальше от простых людей и нас – великих. – Тебе все же придется решать, - нарушаю тишину звуком собственного голоса. Говорю негромко, но даже так кажется, будто добираюсь до самых костей и заставляю вздрогнуть и дрожать, в момент, когда достаю из маленького укрытия пакетик с таблеткой. – Я похож на того, кто сидит на наркотиках? – странный вопрос, особенно когда в моих руках пакет с непонятными колесами, а внешне я больше похож на мертвого бога или человека благородных кровей. И тот и другой вариант вполне допустимы, разве что с одним исключением – я такой же живой, как и сидящая передо мной девушка. – Это твой шанс стать той, кем ты мечтаешь стать всю свою жизнь. Заткнуть за пояс всех своих однокурсников или тех, кто задевал твою тонкую душевную организацию в детстве. Маленькая таблетка скрывает в себе такое вдохновение, о котором ты даже не сможешь вообразить, но для того, чтобы получить ее – тебе придется кое-что сделать, - да, я король обстоятельств, и она, ведомая лишь одним желанием сейчас будет готова на что угодно. Она дала понять, что с риском на короткой ноге. Спасовать уже не получится – слишком гордая для того, чтобы показать обратную сторону медали. Ломается, не понимает, взвешивает, но не думает. Вряд ли пытается рассуждать логически, наверное, поэтому так удивленно-восхищенно смотрит на меня в тот момент, когда первая таблетка ложится мне на язык и пропадает во рту. Пожимаю плечами, показывая все свое безразличие. Рискни и будь королевой собственной жизни, или струсь – и останься на дне бесполезного мусора, вместе с остальными посредственностями. Не похожа она ни на одного из них. Она хочет быть услышанной, хочет кричать и вопить о том, какая она восхитительная и, наверное, думает, что я тот еще самовлюбленный мудак, но сама же – ведет себя абсолютно так же. Просто... менее откровенно. Не признает открыто свое превосходство – со мной рядом вряд ли сможет покуситься на прочно занятый трон – но где угодно, с кем угодно сможет потягаться и, уверен на тысячу процентов, с легкостью уделает всех. Богатых, бедных, талантливых или не очень. Адекватный я – умер в тот момент, когда первая таблетка с таким же азартом оказалась внутри меня. Умер прошлый я, жалкий и никому не нужен. Копия, жалкая пародия на меня настоящего – сильного и уверенного в себе. Я знаю, что хочу от жизни и людей, которые меня окружают. Например, прямо сейчас я хочу почувствовать своим языком ее язык. Хочу, чтобы скользнула по губам и, даже не буду сопротивляться – отдам заслуженный приз, отдам место победителя. Потому что как ни крути я – всегда буду первым.
[indent] Тянется ко мне, несмотря на обстоятельства и то, как буквально мгновением ранее была готова плеваться ядом. Смотрит на мои губы неотрывно, сокращает расстояние слишком быстро, но я был готов. Вешает на меня самый отвратительный ярлык, какой можно было повесить на меня – самого честного человека на планете. Это – мое главное правило. Именно этим я и беру публику, поражаю и восхищаю до глубины души даже самого черствого сухаря. Но нее. Кажется, будто она самая крепкая глыба из материала, ранее неизвестного человека. Кажется, будто ее невозможно сломать или переубедить. Но тогда почему же она тянется ко мне, воплощая в реальность мое желание. Отвечаю на поцелуй, больше похожий на попытку вторгнуться в чужое пространство и силой забрать то, что по праву принадлежит ей. Внутри меня все ликует. Успеваю скользнуть языком по ее языку прежде, чем она отстранится. Глотает таблетку, следит за моей реакцией, ждет ответа на главный вопрос. Зачем было его задавать? Разве все не очевидно? – У нас был какой-то план? – правая бровь приподнимается, выражая мое любопытство и подпитывает иронию в голосе? – Творить, Каллисто – это твой главный план, которому должен следовать каждый творец, - едва сдерживаюсь, чтобы вновь не рассмеяться. Складываю руки на груди, даю всем своим видом понять, что жду, когда она вернется на свое место. – Открывай ноутбук и начинай писать. Я расскажу тебе кое-что о себе, а потом, - замолкаю на мгновение, кусаю нижнюю губу, словно пытаясь вспомнить вкус ее губ, но почти сразу же откидываю от себя эту навязчивую мысль, - ты поймешь все, - добавляю вскользь. Ловлю на себе ее удивленный взгляд – откуда столько удивления, как будто она не знает с кем разговаривает? – киваю вновь в сторону ноутбука, который она в нервном порыве откинула в сторону. Не предлагаю выпить, потому что знаю – за этим последует не самая лучшая реакция и, наверное, не стоило ее брать на слабо зная о том, что она выбрала бокал с большим количеством алкоголя. Ну, ничего страшного – ничего серьезного случиться не должно.
[indent] – Когда я впервые оказался в Провинстауне, я... выступал в местном баре и, так получилось, что никто не считался со мной. Наверное, это сложно представить, да? Меня, человека, у которого самооценка выше небес – ни во что не ставили. Я терпел много унижения за всю свою жизнь, пока прокладывал тернистый путь, но теперь, - развожу руками в сторону, будто подчеркиваю свое состояние и нынешнее положение. – Теперь все иначе. Мой творческий псевдоним, кстати, об этом никто не знает и, не знаю, интересно ли это будет хоть кому-то, но зная, какую восхитительную статью ты напишешь – о, я думаю все будут в восторге, а на следующее утром после публикации – я буду вновь самой обсуждаемой персоной в мире, - я, а не Белль, которая стала похожа на павлина: только и делает, что хвастается своими романчиками, которые никому кроме домохозяек и неудовлетворенных подростков неинтересны. – Так вот, Пэтти Гарнитура, да, ты можешь смеяться сколько тебе влезет, но спешу заметить у тебя нет и никогда не было псевдонима, а человеку, который хочет сохранить интригу, пока пишет грязные статейки о самых известных людях Америки – стоит задуматься над ним, - мне невероятно льстит ее любопытство и этот интерес в глазах, который как ни скрывай – рвется наружу. Она хватает каждое слово, сказанное мною, кажется, таблетка начинает свое действие, потому что пальцы слишком быстро забегали по клавиатуре. – Я был в клубе трансгендеров из которого меня выкинули также быстро, как из бара вышвыривают туберкулезную Карен, им не нравился мой стиль поведения, мои выступления, мой псевдоним – абсолютно ничего. Хотя, попрошу, но на каблуках я держался лучше, чем каждая из этих сучек, - не могу оставить без внимания этот немаловажный факт. Вряд ли это пропустит цензура, но в голове Каллисто определенно точно ее нет. – Это сборище было больше похоже на бордель, причем не такой, куда приходят богатые люди, развлечься с элитными шлюхами, а грязный, просто отвратительный, - дергаю плечами, словно кто-то только что вылил на меня таз с дерьмом. Корчу лицо, но увлеченная работой девушкой не замечает этого маленького изъяна во мне. – И да, я бисексуал, но в первую очередь – я все-таки мужчина, а значит – могу ублажить любую девушку, насколько бы высокими не были ее запросы, - весьма громко и слишком прямолинейно, но мне ни капельки не стыдно. Я говорю чистую правду и знаю точно, что кто бы ни оказался на мне, подо мной или еще где-то рядом со мной, сгорая от возбуждения – никто не останется неудовлетворенным. – Самый лучший секс – только со мной, - качаю свой бокал с виски в руке, чтобы в один момент опустошить его до дна. Облизываю губы, чувствуя их терпкий вкус, отставляю бокал в сторону, внимательно слежу за тем, как быстро-быстро пальцы стучат по клавиатуре. Наслаждаюсь тем, что вижу. Она ловит вдохновение, такое сумасшедшее и сильное, что сложно остановиться. Она не слышит меня – вокруг мир, словно густой туман, или толща воды – ты ничего не замечаешь в радиусе метра. Мир просто перестает существовать – ты видишь перед собой лишь желание выпустить наружу все то, что будто копилось в тебе годами, а сейчас требует незамедлительного выхода. Под «Музой» начинает звучать иначе все: от звука собственного голоса, до сердцебиения, проходящего мимо человека. Под «Музой» ты не замечаешь, как мир вокруг меняется, потому что – меняешься ты сам.
[indent] Встаю с кресла. Плавно перемещаюсь, стараясь не отвлекать девушку. Она что-то бормочет себе под нос, но не отрывается, продолжает писать, создает, творит. Заставляет меня чувствовать себя персоной мировой важности, потому что прямо сейчас собственными руками я зажег еще одну звезду и, я бы поспорил с Белль, кто из них: Гарри или Каллисто окажется более выгодным по части отдачи, после нашего маленького вложения. Белль – главный потребитель этих таблеток. Начала слишком давно, и уже вряд ли когда-нибудь сможет остановиться. Я же – не остановлюсь и не собираюсь, а зачем? Как жаль, что Каллисто – даже не успела подумать, прежде, чем проглотить таблетку, ведь я не успел рассказать ей о... маленьких последствиях и огромному, просто животному голоду. Обхожу диван сзади, чтобы оказаться прямо за спиной своей гостьи. Бросаю взгляд на экран, но не решаюсь прочитать написанное – знаю, что там непременно рождается шедевр, а я прямо сейчас горю от желания и мысли, которая не давала мне покоя все это время.
[indent] Мягкое прикосновение пальцев к плечу. Еле ощутимо скольжу рукой ниже, по руке, чувствуя, как ходит каждая мышца. Она напрягается, кажется, вздрагивает от неожиданности, но не останавливается. Ослиное упрямство, которое восхищает меня. Квадратный кофейный столик теперь наполовину занят, но разве он нужен мне сейчас? Нет. Кажется, я нашел себе цель куда более интересную и заманчивую. Не сдерживаю в себе желание опуститься ниже, чтобы вновь почувствовать аромат ее волос. Пальцы проделывают едва ощутимый путь обратно по плечам, к ключицам, выше по шее. Чувствую, как бьется вена под кожей, как моя в виске стучит буквально в унисон. Цепляю локон волос, еле ощутимо тяну на себя, чтобы в следующий момент рассыпать его на плече. Продолжаю обходить диван с другой стороны, чтобы оказаться критично близко – буквально рядом, поджимая ее к облучку дивана. Не отрывается, не отвлекается, не подает виду. Улыбаюсь, веду себя как дикое животное. Подбираюсь еще ближе к ней. Слышу характерный рык – кажется начинает приходить в себя, но лишь на мгновение, потому что почти сразу проваливается обратно в творческий процесс. Не реагирует, когда вновь скольжу пальцами по шее, в надежде вновь нащупать ту бешено бьющуюся вену. Сокращаю расстояние, оказываюсь лицом почти вплотную к ней. Вдыхаю аромат кожи, прикрываю глаза, чувствую, как стучит в висках с утроенной силой. Подаюсь вперед, чтобы коснуться желанной кожи губами. Первый пробный раз, чтобы впоследствии скользнуть губами еще ниже. Рука скользит по обнаженному колену, под кромку юбки. Испытываю такое возбуждение, которого не испытывал ни разу в своей жизни. Готов порвать ее на куски прямо сейчас. Хочу попробовать ее губы на вкус прямо сейчас. Знаю, чем мне может грозить наглость оторвать ее от работы. Не совершу такую ошибку. Буду просто издеваться над каждым нервным окончанием, до тех пор, пока не сдастся мне сама. Буду касаться губами шеи, скользить ниже, не обращая внимания на продолжающиеся звуки бормотания, перемешанных с рыком и недовольством. – Не отвлекайся, - еле слышно на ухо, цепляюсь губами за мочку. Не могу задерживаться здесь слишком долго – аромат ее волос сводит меня с ума и заставляет терять контроль над ситуацией, а ведь руки прямо сейчас упрямо скользят выше, и уже почти близки к поставленной цели. Пальцами нащупываю кажется, кружевное, белье, которое тяну на себя, в надежде избавить ее от него как можно быстрее. Устраиваю догонялки с самим собой – должен успеть сделать все прежде, чем она в последний раз ударит по клавиатуре. Тяну ткань нижнего белья на себя, и не знаю, показалось мне или нет, но на мгновение мне почудилось, будто она помогает мне. Я словно варюсь в котле, где только я и огненная лава моего собственного желания. Сейчас сам начну рычать, как бешеный, и в разрез с собственными желаниями скольжу по коже бедер медленней. Стягиваю белье окончательно, не веря собственным глазам – вот оно прямо сейчас в моих руках, такой желанный трофей, с которым вряд ли смогу расстаться. Чувствую аромат ее возбуждения, знаю, уверен на тысячу процентов – она сейчас течет, как сука, готовая отдаться не глядя, но мне так не хочется потом выслушивать о том, что это было не обоюдно, что я заставил или принудил. Но ее аромат.
[indent] Сжимаю нижнее белье в кулаке, позволяю каждой своей хотелке, возникающей почти что моментально – сбываться в ту же секунду. Подношу тонкую ткань к лицу, вдыхаю носом, полной грудью, ее аромат. Чувствую, как меня уносит куда-то в неизвестном направлении – так далеко, что вряд ли смогу вернуться сюда в свой домашний уют в ближайшие несколько часов. Пока не попробую ее на вкус. Пока не прикоснусь к влажной коже, которую она так упрямо прячет от меня. Не решаюсь скользнуть вновь под юбку – знаю, что на этот раз не получится быть почти незаметным. Она следит за каждым моим движением и в момент, когда захлопывается крышка ноутбука – встречаюсь с этим взглядом уже напрямую. Не даю ей возможности опомниться. Цепляюсь за запястья обеих рук тяну на себя так, чтобы самому распластаться на диване, а ей позволить быть сверху, стоя на коленях. – Я слышал много всяких неприятных вещей в свой адрес, но никто, ни одна девушка в моей жизни не называла меня пиздаболом, и поверь, мой язык способен не только на разговоры, - смотрю наверх, на стеклянный потолок прямо передо мной. Восторгаюсь картиной, которую вижу прямо сейчас. Так откровенно, так рискованно. Так грязно и горячо, что хочется прикоснуться рукой. И в этом желании я тоже себе не отказываю. Упрямо тяну ее за запястья на себя, вынуждаю оказаться возле лица. Направляю руки, помогаю сомкнуть пальцы на кромке юбки, чтобы приподняла ее чуть выше – хочу, чтобы смотрела на меня в тот момент, когда я буду отвечать за каждое сказанное вслух слово, не разговаривая. Пальцы скользят по внутренней стороне бедра, упрямо игнорируя единственную правильную точку назначения. Мягкий поцелуй на коже, выше, вслед за пальцами, которые теперь не стесняясь, притягивают ее к себе, впиваясь в кожу ягодиц. Заставляю ее опуститься ниже, и не позволить подняться до тех пор, пока не начнет умолять меня остановиться.

[indent] Стон наслаждения разрывает гулкую тишину в комнате, стоит моему языку едва прикоснуться к влажной коже. Поднимаю глаза, чтобы увидеть ее – вытянутую в струну, поддающуюся на мои такие откровенные провокации. Не отстраняется, словно бросает вызов всему миру, но, сейчас, этот вызов брошен мне. Насколько нужно быть избранной, чтобы оказаться на лице самого ахуенного человека на планете? Не знаю, но даже английскую королеву, будь она моложе и красивее я не удостоил бы такой чести. Я знаю себе цену. Знаю цену тому, что она сейчас испытывает, потому что сам испытываю нечто подобное. Эмоции такие сильные и невероятные, что в них даже сложно поверить. На каждое плавное скольжение – в ответ грязный развязный стон. Они рвутся наружу, рвут ее на части, а я – лишь способствую выходу той самой истинной натуры наружу. Она – не такая как все. Она вгрызается в любой доступный ей шанс стать круче и известней, она пройдет по головам, если будет нужно, даже, если это будет голова ее братца. И, какая ирония, моя голова окажется под ней еще ни раз, стоит ей только захотеть. Я – всегда добиваюсь своего. Чего бы мне это не стоило. И, даже если сейчас она начнет сопротивляться, будет плеваться ядом и отвечать колкостями – то, что мы похожи настолько очевидно, что скрывать и прятать этот факт просто нет смысла. Сопротивляется тому, что чувствует и в тоже время хочет большего. Задирает юбку, поддаваясь соблазну посмотреть на меня еще раз. Намеренно поднимаю глаза, подаюсь вперед, чтобы скользнуть языком глубже. Сжимаю кожу бедер сильнее, вырывая из груди развязный стон, такой громкий, что еще чуть-чуть и задрожали бы окна, а потолок рухнул бы на нас, рассыпаясь миллионом осколков. Она горит во власти собственного желания, постыдного и такого по-человечески простого. Каждая девушка хочет оказаться на лице мужчины, каждая девушка хочет, чтобы ей отлизали и трахнули так, чтобы ноги не держали тело еще несколько дней. Каждая девушка хочет, чтобы это сделал я. Но получают подобную роскошь лишь единицы.
[indent] Не стесняюсь доводить ее. Так откровенно издеваюсь, подгоняемый уже собственным желанием слышать и воровать с губ каждый стон. Пытается отстраниться, от чего я сильнее впиваюсь пальцами в кожу. До вскрика, до таких крышесносных эмоций, что намеренно опускается ниже. Хочет получить больше. Хочет попробовать их испытать, мечтает и, о, конечно же, желает, чтобы я не останавливался. Скулит под моими продолжительными пытками, вызывает на моем лице дикую улыбку, но вряд ли увидит ее – оно и не удивительно. Вновь поддаюсь вперед, ее тяну на себя, еще ближе, чтобы ускориться, выписывая языком сотню неизвестных символов. Для нее. Для меня – это очередная музыка, песня, которая никогда не окажется в руках жадных звукорежиссеров или режиссеров-постановщиков. Эта музыка никогда не станет чьей-то добычей – она моя, целиком и полностью. И я вычерчиваю словно ноты на ее влажной коже эту самую мелодию. Заставляю ее вжаться в меня сильнее в момент заключительного аккорда. Проникаю внутрь нее, чтобы забрать все до последней капли. Пробую ее на вкус и схожу с ума, словно нахожусь под тысячью таблеток, запитых алкоголем и приправленными наркотиками. Я в состоянии полной эйфории. Теряюсь в пространстве, улыбаюсь так, словно только шел сошел с постамента одного из известных музеев со всеми его древними скульптурами. Пальцами скольжу по бедрам. Касаюсь губами кожи внутренней стороны, слышу попутный тихий вздох и дрожь по телу, которую она не в силах скрыть от меня. Меня направление рук. Выше по бедрам, на талию, чтобы дернуть ее на себя, лицом к лицу. Облизываю губы, чтобы в следующий момент добровольно отдать их на растерзание голодным поцелуям. Не стесняется целовать меня так, как хочет. Жадно, с каким-то неконтролируемым голодом, будто боится, что через секунду мои губы окажутся где-то в другом месте, но только не в ее плену. Отвечаю также голодно, чувствую, как обдает жаром каждую клеточку тела, как стучит в затылке от бешеного возбуждения. Оно сковывает тело, закрывает на замок рассудок и разум, отключает мозги и дергает рычаги – все на максимум. Я рычу от того, как все мучительно медленно. Растягивается, будто проверяет меня на прочность, но Каллисто быстро раскладывает все по полочкам, когда стягивает с меня верхнюю часть моей любимой пижамы. Рваное дыхание обжигает и без того кипящую кожу, языком вычерчивает влажную дорожку по шее, заставляя меня выгнуться так, словно я самый ласковый кот на этой земле. Поддаюсь ее действиям, чувствую, как мое эго взлетает до ебаных небес и вот-вот порвет на клочки стратосферу. Пальцами сжимаю талию, заставляю выдохнуть, снова обжечь меня дыханием, но ее это не останавливает. Она продолжает издеваться, находя новую для себя игрушку, пока я разбираюсь с ее одеждой. Хочу избавить ее тело от лишних тряпок. Хочу почувствовать ее жар полноценно, так же откровенно и без лишней обертки, как буквально несколько мгновений назад пробовал ее на вкус.
[indent] Прекрасно понимаю откуда этот безумный голод и чем он вызван. Почему ее движения становятся резкими, словно куда-то торопится и хочет успеть на последний самолет в далекую страну, о которой никто никогда не слышал. Бормочет что-то непонятное, не знаю, не слышу, что она говорит или просто не хочу слушать – есть вероятность, что очередная ее фраза собьет весь мой настрой и максимум что я смогу ей предложить – это отсосать мне и… все. Ну, уж нет. Здесь не должно быть все так просто. Здесь нужно подразнить и поиздеваться и, черт с ним, даже если она будет делать тоже самое. Раз в жизни я могу позволить себе сдержать свой острый язык, не ответить или просто проигнорировать, что идеально срабатывало именно с ней. Бесит ли ее мой игнор? О, определенно. Но если бы не он – вряд ли то, что происходит с нами сейчас было бы возможно. Вряд ли движения были бы такими же жадными и бесконтрольными. То, как она тянет меня на себя – вызывает на моем лице очередную бесконтрольную улыбку. Если бы могла, наверное, схватила бы за грудки и потрясла бы, как тряпичную куклу, но… Одежда постепенно теряет вес, и буквально теряется где-то в стороне. Губы с прежней страстью пытают мои губы. Хочет получить так много, но я не даю. Вытряхиваю из нее все то дерьмо, что она может выкинуть и, которое мне, может не понравится. В конце концов – я дал ей возможность быть такой прямо сейчас – я могу у нее эту возможность забрать, и что она сделает мне? Ничего. Жертва обстоятельств, в которые я ее поместил собственноручно. Да, вот такой вот я манипулятор. Да, тот еще сукин сын. Но...
[indent] Поднимаю глаза в момент, когда она позволяет себе наглость коснуться меня. Так откровенно, так горячо, что с губ срывается стон, который просто не могу контролировать и держать при себе. Ждет, когда отлижу ее же самолюбию, но, кажется, она забыла с кем имеет дело? – Нет, у меня просто каменный стояк на то, какой я ахуенный, - язвлю откровенно и грубо. Она показывает все свое упрямство, когда вновь проводит рукой по моему ничем неприкрытому возбуждению. Рычу от ощущений, от чувства собственного превосходства, которое теперь заслуженно передаю ей. Не признаюсь в том, что чувствую. Не скажу откровенно о том, как она сносит мне крышу, как заставляет все мысли убираться прочь из головы. И, как плотно она застревает в моей голове, позволяя думать только о ней. О ее руках, о ее губах, которые теперь сам беру в плен очередным поцелуем. Скольжу языком по ее языку, чувствую, как поддается в ответ, не позволяет отстраниться. Приподнимается, чтобы попасть в ловушку моих рук и в следующий момент быть притянутой резким движением на себя. Тяну бедра ниже, позволяя себе застонать от удовольствия, когда чувствую ее изнутри. Кислорода в легких катастрофически мало, и мне удается схватить немного воздуха в момент, когда отстраняемся друг от друга. Когда у обоих из глоток рвется грязный стон, будто отрепетированный, в унисон, в каком-то болезненном единении. Чувствую приятную волну наслаждения, которая обдает меня с ног до головы. Заставляю ее двигаться на мне, плавно и мучительно медленно. Растягивая момент восторга и вытягивая с губ еще один протяжный стон. Поднимает голову, бросает такой откровенный взгляд на себя, сошедшую с ума и такую дикую в отражении потолка. Цепляется пальцами за мои плечи, находит в них опору, чтобы начать двигаться самостоятельно, не поддаваясь на резкие, упрямые движения моих рук. С каждым плавным движением становлюсь непростительно громким. С этим не сравнится ни один порножурнал и попытка самоудовлетворения. Это ни с чем не сравнится и чем медленнее она становится, тем быстрее съезжает моя крыша. Я забываю о том, кто я есть, как меня зовут и о том, каким был мгновение назад. Забываю весь тот яд, который сочился из меня, срываясь с губ в момент очередной попытки задеть ее. Выгибается под моими руками. Подставляет талию, спину, такую соблазнительную поясницу, которую тоже вижу в отражении. Мы смотрим друг на друга с потолка – безумные, потерянные и в тоже время в один момент, удачный или не очень, не важно, нашедшие друг друга. И мое прежнее мнение о ней рассыпается, как пыль. Закрывается на задворках памяти, на время, ведь все это непременно вылезет обратно, только дай повод. Никогда не признаюсь в том, как мне хорошо. Как ахуенно хорошо сейчас, как хочется чувствовать ее на себе без остановки. Быть в ней, рвать на части и заставлять голос хрипеть от каждого движения. Плавного или резкого, когда нет сил сдерживаться и приходится брать все в свои руки. Рычу и хриплю сам, впиваюсь пальцами в тонкую кожу на талии, ниже на ягодицы, чтобы рывком дернуть на себя. Чтобы заставить вскрикнуть, от наслаждения и ощущений, или от досады, что я так нагло забрал у нее любимую игрушку, такую сладкую возможность издеваться надо мной так долго, насколько ей самой хватит сил. Губами впиваюсь в кожу на шее. Чувствую пальцы в волосах, которые притягивают меня к себе, лишь бы не позволил себе отстраниться. Невыгодное предложение, от которого вынужден был бы отказаться в любом случае.
[indent] Хочу, чтобы стала в сто раз громче. Хочу, чтобы кричала под моими руками, от каждого резкого толчка, сильнее впиваясь пальцами в мои плечи или в волосы. Хочу, чтобы каждый стеклянный предмет в этом доме дрожал от звука ее голоса. Хочу стать причиной потери рассудка. Хочу, чтобы думала только обо мне, и не только сейчас, а постоянно. Хочу забраться в ее голову и осесть там так же крепко и плотно, как она засела в моей голове. Хочу, чтобы сошла с ума и забыла собственное имя. Хочу, чтобы язвила и рычала в ответ на каждый мой едкий комментарий, потому что – не сможет иначе, а я не хочу быть неинтересной игрушкой в ее тонких пальцах. Хочу быть королем и богом не только для всех этих неинтересный, таких скучных пустышек – хочу для нее. Главная цель, которая сводит меня с ума прямо сейчас: заставить ее шептать мое имя как в бреду и не дать возможности остановиться. Подсадить ее не только на таблетки – эта цель стала второстепенной сразу же, как я попробовал ее губы на вкус – но и на себя, как на один из самых сложных наркотиков. Хочу стать ее манией, ее желанием в человеческом обличье, которое она не сможет получать по щелчку пальцев, а будет вынуждена попросить. Открыть свой красивый рот, двинуть губами и заставить их говорить со мной. На языке равных. На языке тел. На языке желания. Как угодно. Но я не позволю ей пользоваться мной так, как она захочет. Если она уверена в том, что, однажды посидев на моем лице весь мир встанет перед ней на колени и так же ахуенно отлижет – то мне нужно было заранее предупредить, что нет, такого не будет. И теперь с этой маленькой проблемкой нет времени разбираться.
[indent] Такие очевидные вопросы крутятся в моей голове, но мне ничего не стоит откинуть их в сторону, чтобы не мешали наслаждаться ею. Горячей кожей, которая прижимается ко мне сейчас, будто пытается найти спасение от собственных желаний. Каждым стоном, продолжающие рассыпаться в воздухе. Чем больше их становится, тем резче становятся мои действия. Губы скользят ниже по шее, по ключицам, пробуя на вкус каждый миллиметр ее кожи. Еще ниже к груди, которая так соблазнительно вздрагивает после каждого толчка. Касаюсь губами возбужденной кожи, чтобы сорвать еще один стон, кажется, на несколько децибелов громче прежних. Пальцы скользят ниже по животу, меняют направление и уже через секунду оказываются на внутренней стороне бедра. Мычу от удовольствия, чувствуя ее губы на своих. Чувствую, как прикусывает губу, стоит мои пальцам скользнуть глубже между ног. Замирает на мгновение. Получает маленькую – заслуженную – передышку, после которой будет двойная отработка – ведь я все еще балансирую на грани. Скольжу пальцами по возбужденной точке, заставляю ее вновь начать двигаться. Мы как под самым тяжелым наркотиком – мир становится картинкой из калейдоскопа: крутится бесконечно, блестит и в ней нет абсолютно никакого смысла. Просто красивая картинка, которая радует глаз, но в обычной обстановке на нее просто не обращаешь внимания. Вот и мы сейчас в узкой трубе из собственных желаний, а вокруг нас абсолютно неинтересная картинка. Все самое интересное – тут – перед нами. На каждое скольжение пальцами тело отзывается приятным сжатием. Гонимый чувствовать это постоянно, продолжаю издеваться над ней. До тех пор, пока тело не вытянется, как струна. Пока пальцы не сожмут мои плечи до боли. Не чувствую ее, потому что точно также сейчас впиваюсь рукой в ее талию. Вторая неугомонно продолжает издеваться над ее возбуждением, требуя скорейшей разрядки. В унисон, под лавиной сумасшедшего, яркого оргазма, который рвется наружу очередной порцией развязных стонов. Такое долгожданное чувство облегчения, словно ни она, ни я в жизни не испытывали ничего подобного. Встречаюсь с ее потухшим взглядом, облизываю губы, чтобы сбить с себя желание потянуться и попробовать их на вкус снова. Не готов сдаваться так скоро, не готов отпустить ее и даже если начнет сопротивляться – не позволю уйти, потому что произошедшее между нами – такое необычное и в тоже время восхитительное – хочется повторить снова. И снова. И снова. И слушать, слушать, слушать бесконечную мелодию из ее стонов и скулящих попыток не произносить мое имя вслух. Так стыдно за свое поведение? Или стыдно из-за того, что именно я – дал ей необходимое?

[indent] Если бы я позволил себе открыть рот, то первое, что сорвалось бы с губ – протяжное мычание. Я бы выпустил все то напряжение, в котором находился все это время, с последним рваным выдохом и упал бы замертво. Наверное. Впрочем, зная себя – я скорей заставлю ее раздвинуть ноги во второй, а может в последствии и в третий раз, потому что подобным нужно насладиться полноценно. Как понравившейся песней, которую ставишь на повтор до тех, пока не начнет тошнить. И даже в этом случае – час спокойствия и тишины и сам не замечаешь, как начинаешь напевать знакомый мотив и вот руки уже тянутся включить трек снова, в сто тысячный раз. Склоняю голову на бок, скольжу взглядом по ее лицу, не скрывая самодовольной улыбки. Не знаю, чем остался так доволен: своим исполненным грандиозным планом – хотя подобный исход событий я заранее не продумывал, но импровизация вышла куда лучше – или тем, что знаю, что произойдет совсем скоро. Она не сможет остановиться, не сможет переключить себя на что-то другое, хотя буквально недавно была готова пробить пальцами клавиатуру на своем ноутбуке. Теперь же – тянется к моим губам, за очередным поцелуем. Касается так смело и уверенно, не торопится, будто перенимает у меня извращенную манеру наслаждаться каждым мгновением. Да, именно так. Попробуй на вкус мои губы, которые успевал закрыть, едва с них срывалось что-то отдаленно напоминающее твое имя. Я еще не настолько в ее власти, чтобы позволить себе подобную роскошь. Впрочем, еще пара таких изучающих поцелуев и я уже не буду уверен даже в том, что я – Остин Саммерс. Она выбивает меня из привычного ритма жизни, вышибает пробки, заставляет отдавать все то, что упрямо держу при себе. Не могу сопротивляться собственному желанию – тянусь в ответ, поддаюсь на такую откровенную провокацию. Ладонь перемещается по мягкой коже, перебираю пальцами ребра, чтобы опуститься ниже на талию, на бедра. Подтягиваю к себе еще ближе. Мое имя со стоном рвется с ее губ, словно молитва – преподношение, такое необходимое мне, как самому главному самовлюбленному нарциссу этой планеты. Мне не нужно снимать для себя шлюх, чтобы знать – каждая будет готова опуститься на колени, стоит мне только махнуть пачкой туго стянутых резинкой купюр. Но она – совсем не из того десятка, она – знает, чего хочет и сейчас, даже если будет кричать в голос о том, как сильно ненавидит меня и видеть не может мое довольное лицо – тело скажет все за нее. Нам лучше держать рот закрытым, чтобы не испортить тонкий момент единения и такого волнительного наслаждения. Потому что возбуждение повисает в воздухе. Ощущаю его на языке, когда отвечаю на следующий поцелуй. Пальцы неприятно дергают волосы на голове. Я в ответ сжимаю кожу бедер сильнее, чувствуя, как горит она, или мои руки – не знаю. Не понимаю. Не могу сказать ничего вразумительного. Могу лишь дико улыбаться и вести себя, как обезумевший.
[indent] Опускаю ее спиной на кожаную обивку дивана. Не могу разорвать контакт наших губ, которые словно намертво приросли друг к другу и жаждут не останавливаться. С каждым мычащим стоном тело все меньше подчиняется разуму, а руки оказываются не привязанными к мозгу. Изучаю ее тело, каждый миллиметр кожи, доступный мне на данный момент. Не отстраняюсь, когда тянет меня к себе, утягивая в новый поцелуй. Даю ей желаемое, для того, чтобы в следующий момент беспардонно забрать. Опускаюсь ниже к шее, скольжу языком по коже, пробую ее на вкус и чувствую, как в новом порыве сумасшедшего возбуждения начинает дрожать в моих руках. О, она так сильно хочет меня, что корона на моей голове вот-вот сдавит мозги и превратит их в размазню. Не понимаю до сих пор, как природа может терпеть таких как мы: заносчивых и наглых, жаждущих получать свое, королей собственных жизней, не поддающихся правилам и общепринятым нормам. Да на хую я вертел ваши правила. Я на нем вообще много чего вертел, и вообще я специалист в этой области, вот Каллисто прямо сейчас может подтвердить, ну, если только сможет это сделать, а не продолжать стонать, как сумасшедшая. Рассудок покидает и ее, когда в очередной раз слышу собственное имя, срывающееся с ее губ и подначивающее закончить гребаную пытку. Дерет мои плечи, притягивает ближе и не дает больше возможностей оторваться дальше, чем на жалкие миллиметры. Мои руки все еще не в ее плену, а значит я могу делать все, что захочу. Захочу – скользну пальцами между ног и снова сведу ее с ума. Захочу – сожму ее шею и буду держать крепко, превращая каждый стон в болезненный хрип от такого же болезненного наслаждения. Захочу – дерну на себя, чтобы вновь оказаться внутри нее, потому что именно этого сейчас желаю больше всего на свете. О чем может еще мечтать вполне успешный мужчина, такой как я? Любовь? Семья? Верная женщина? К черту все эти понятия, которая за столько лет стали каким-то жалким клише. Год пройдет, и они уйдут в небытие, а может, станут еще более важными и вескими. Только мне до этого нет никакого дела. Сейчас главное мое желание будет стоить мне моей драгоценной короны. Потому что с губ вот-вот сорвется такое приятное слуху имя, но я не сдаюсь. С каждым толчком срываюсь в бесконечную пропасть и чем быстрее темп, тем меньше в голове осознания происходящего. Поднимает глаза к потолку в очередной раз наслаждается такой ахуенной – безусловно – картиной. Сгорает под моим руками, под общим – неужели я смог поделиться с кем-то чем-то настолько драгоценным – желанием быть единым целым настолько долго, насколько позволит измученное тело и изувеченный разум. Не хочу утрачивать ее доверие, которое с таким трудом удалось усмирить, и то, я не до конца уверен в происходящем. Может мне все это просто снится, или я обожрался таблеток до такого состояния, что уже даже подрочить не могу спокойно без таких ярких картинок, подкидываемых воображением. Но стоит ей воскликнуть – как ощущение иллюзии спадает. С моим именем на губах впивается ногтями в кожу, рвет на части и тянет на себя. Впиваюсь губами в ее шею и, наверное, если бы не таблетка – уже прокусил бы эти бешеные вены и артерии. Она так вкусно пахнет, а ее кровь, сейчас, наверное, невероятная горячая, а на вкус напоминает кровавую Мэри разогретую на огне. Терпкий вкус крови на губах – это определенно точно именно моя кровь. Касается языком, слизывает, словно не хочет делиться со мной даже этим. Внимательно слежу за ее реакцией, облизываю губы следом, тянусь к ней за очередным поцелуем, чтобы через мгновение оказаться в абсолютно вымотанном состоянии рядом на диване. Прикрываю глаза, отчетливо слышу стук сердца, но не понимаю – своего или ее, отчаянно гоняющего кровь по и без того вымотанному телу.
[indent] Внимательно вслушиваюсь в дыхание, которое лишь спустя мгновение выравнивается и становится невероятно спокойным. Не отказываю себе в удовольствии прикоснуться к ее коже кончиками пальцев. Веду неровную линию от подбородка по шее, вычерчиваю каждое сухожилие, и лишь в одном месте давлю чуть сильнее, чтобы почувствовать эту бешеную вену. Опускаюсь ниже на ключицы, не разрываю такой соблазнительный контакт. Вижу, как следом ща моим прикосновение по коже рассыпаются мурашки, а Каллисто вздрагивает, стоит моим пальцами опуститься ниже. С ключиц на плечо, подрагивающее, наверное, от того, что становится слегка щекотно. Вновь соскользнуть в сторону, по груди, намеренно коснуться возбужденной кожи и не задерживаясь опустить ниже. По ребрам, которые так удачно располагаются сейчас рядом, еще ниже по животу, на бедра. Тяжело выдыхаю, чувствую, как накатывает новая волна возбуждения, но я сдерживаю ее до последнего – слишком много удовольствия за один раз, нужно сделать маленький перерыв, восстановить силы и раззадорить любопытство и по сути уже не существующую интригу, но даже при этом – она все еще умудряется повиснуть в воздухе. Она следит за мной в свое любимое отражение, и, пусть скажет спасибо, что я не лишаю ее хотя бы этого. Продолжаю касаться кожи, горящей от каждого ненавязчивого прикосновения. – Мне кажется или ты должна продолжить? – бросаю невзначай. Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, но я даже не поднимаю глаза. Слежу за тем, как мои собственные пальцы опускаются ниже по животу, игнорируя такое пульсирующее в голове желание скользнуть ниже, глубже, оказаться непростительно близко к месту, которое уже сейчас, я уверен, горит, словно облитая бензином. – А еще ты сейчас, наверное, испытываешь невероятное чувство голода, потому что столько сожженных калорий не могут не дать о себе знать, - завуалированно прощупываю почву, не объясняя своих истинных мотивов подобного беспокойства. Теперь ладонь скользит по бедру, подтягиваю его к себе ближе, потому что не хочу опускаться ниже, я так удобно лежу, что никому не советую сейчас заставлять меня менять положение. – Я расскажу тебе еще кое-что, а ты будешь продолжать писать обо мне свои самые лучшие статьи, и мне не нужно их читать, чтобы знать наверняка о том, что там сейчас родилось, - мой голос звучит подозрительно спокойно и тихо, но я и этому не придаю лишнего значения. – Ты можешь писать прямо здесь, не меняя своего положения, - ладонь перемещается с бедра на икру, выше на коленку. С новым рваным выдохом холодные пальцы касаются внутренней стороны бедра, свежая порция мурашек рассыпается по коже, а я не удерживаю рвущийся с губ такой же созвучный рваный выдох. Это состояние полной безмятежности непременно убьет меня, подставит и вытряхнет душу, и сейчас, будучи королем вселенной, могу оказаться идиотом, эдакий деревенский дурачок, которому в жизни никогда ничего не светило.
[indent] Приподнимаюсь на локте, чтобы губами прикоснуться к прохладной коже плеча. Оставляю поцелуй, еще один чуть ниже, и еще один – еще ниже. Тянусь рукой в сторону столика, на котором остался ноутбук, но не могу дотянуться. Не хватает жалких пары сантиметров, и достигнуть цели не получится, если не вернуться к своей настоящей роли – наглого самовлюбленного ублюдка. Не стесняюсь прижаться к ней сильнее, давая понять, что даже будучи таким гадким засранцем, могу держать себя в руках и не удовлетворять свои откровенные желания тогда, когда захочу. Не даю ей права выбора, решаю все за нее, когда забираю со столика ноутбук и вручаю его ей в руки. В ответ на удивленный взгляд вновь наклоняю голову набок. Даю понять, что прекрасно понимаю ее чувства и знаю, что ей сейчас хочется больше всего на свете, ну, а я непременно найду чем себя занять. Крышка ноутбука неумолимо раскрывается, чтобы клавиатура с характерным звуком вновь начала прогибаться под ловкими пальцами. Прямо как тело его владелицы, которое прямо сейчас выгибается под моими не менее ловкими пальцами. Сложенные в коленях ноги, на них ноутбук – отличное положение для того, чтобы я делал то, что хочу, а она – что хочет она, испытывая такое наслаждение, о котором в своих романах не писала даже Белль Нуар. Рука упрямо скользит между бедер, сперва по внутренней стороне, затем глубже. Она вздрагивает, но не отвлекается. Сползаю ниже, чтобы оказаться критично близко к тому, что чувствую сейчас пальцами собственной руки. Ее возбуждение такое же неприкрытое и откровенное, как и мое – в этом нет ничего постыдного, наоборот, будоражащее сознание и больную фантазию. – Мой первый опыт был с женщиной, которая была старше меня почти вдвое. Я не испытал никакого восторга, о котором рассказывали сверстники и решил, что я... не нуждаюсь в женском внимании. Следующий мой опыт был с мужчиной. И он тоже был старше меня, но дал опыта и знаний больше, чем могла дать та глупая женщина. Возможно, если бы не она – я бы никогда не попробовал обе стороны этой восхитительной медали, и не научился бы тому, что умею сейчас, - пальцы неумолимо стучат по клавиатуре, пока мои изучают кожу ее бедер. – Я не жалею об этом, но, если мужчина, красив, я могу отсосать ему, не моргнув глазом, также, как и отлизать роскошной женщине, если такая появится на горизонте. Секс – это не просто союз двух тел – это своеобразная мелодия души. Ты играешь на чужом теле точно также, как на музыкальном инструменте и кому, как не мне, знать, какой кайф и восторг испытываешь от этого, - рука скользит ниже, касаясь влажной кожи. Срываю с губ какой-то странный рычащий звук. Даю ей пищу для размышления: может я только что напиздел ей, а может сказал правду – я творец собственной жизни и могу сейчас говорить о том, какой я ахуенный и всю жизнь катаюсь, словно сыр в масле, а через час скажу, что все детство провел на свалке и в фостерных семьях. И чему именно она поверит – ее личный выбор. Мне глубоко наплевать, что обо мне подумают другие, ведь я о себе знаю гораздо больше остальных: стоящих возле моего дома с фотоаппаратами или жаждущими получить хоть одно нормальное, не сорванное на середине, интервью. Ни один из них не достоин знать истинного Остина Саммерса, но кажется особе, которая сейчас с таким энтузиазмом пишет продолжение о моей совсем нескромной персоне, удалось сорвать грандиозный куш. И пока ее пальцы работают на клавиатуре – я спускаюсь еще ниже. Тяну ее бедра на себя, не мешая творческому процессу, касаюсь языком влажной кожи и больше не произношу ни слова.

[indent] Она бросает мне вызов в тот момент, когда, сцепив мертвой хваткой зубы, сдерживает первый стон. Такой постыдный и в тоже время такой ахуенный – полностью подтверждающий, нет, подчеркивающий несколькими жирными линиями мое превосходство. Не понимает, что даже сейчас, сопротивляясь и игнорируя мое присутствие – лишь доказывает все это. Одевает на мою голову корону, инкрустированную самыми дорогими камнями, в момент, когда сдавливает пальцами плоскую поверхность ноутбука. Сопротивляется, ругается, вызывает на моем лице нахальную улыбку. Я определенно точно должен понести наказание за каждое издевательское действие по отношению к ней или же... нет? Потому что я лучший? Потому что я ахуенный, единственный и неповторимый, о, и безусловно самый лучший. В своем деле, в том, что даю и предлагаю, будь то Каллисто или любая другая девушка, которая попалась ко мне на крючок. Ловить их на самую простую приманку – быть собой, поражать своей наглостью и ею же цеплять. Заставлять заводиться от каждого вскользь брошенного комплимента, словно кусок мяса, брошенный голодной собаке. Обделенные вниманием, скованные в своих чувствах и действиях, с пустыми глазами, в которых в один момент я зажигаю надежду на то, что одна из них может стать той единственной, что западет мне в душу и не сможет выбраться наружу никогда. Такие податливые и ласковые, бросают любопытный взгляд в мою сторону, стоит мне только замелькать на горизонте. Я сам со своей известностью, со своим состоянием и жаждой нагнуть весь этот мир – становлюсь главной добычей в мире обозленных пираний, не способных ни на что, разве что устраивать такие забавные бои без правил за право на мое внимание. Но никогда, черт возьми, ни разу в жизни еще не было такого, чтобы на этот гребаный крючок попался я. Вцепился зубами в желанную добычу и не отпускал, мечтая разорвать на кусочки из-за собственной гордости и жадности. Даже сейчас, когда она полностью в моей власти – вряд ли собирается уходить хоть куда-то или менять положение, так удобно устроившись на моем диване – цепляюсь пальцами за ее бедра, чтобы пресечь даже мысль сделать это. Проявляю жадность даже к самому себе. Не даю себе даже шанса начать привыкать к этим ощущениям, торможу, не успев сделать шаг и просто наслаждаюсь тем, как теряя последние остатки разума она целиком и полностью переходит в мою власть. Я чувствую себя ебучей тиной, которая постепенно обволакивает некогда чистый берег, наполняет его грязью и тьмой. И, господи, если я еще раз испытаю подобное хоть с кем-то... нет, не испытаю. Потому что Каллисто – не пытается завладеть моим вниманием или, упаси Боже, захомутать меня настолько, чтобы лишить единственной радости в жизни – свободы, которая так необходима любому мужчине. Она не станет превращать меня в безвольное существо, которое только и делает, что ловит каждый взгляд или взахлеб слушает слово своего объекта обожания. Свобода на чувства и эмоции – мое единственное условие, и придерживаясь его – я могу подарить ей все. Но никогда, ни за какие деньги на планете, славу или кучу шлюх – она не услышит это от меня вслух. Потому что я буду наблюдать со стороны. И как только моя хрупкая свобода окажется под угрозой – все будет кончено. Нам не придется расставаться, не будет сотни слез, которые не вызывают во мне ни капли жалости, не будет ничего – просто молчаливое исчезновение и пустота. Никаких эмоций. Никакой привязанности. Только животный секс и эмоции, которые сможем подарить друг другу, будучи одним целым или просто находясь рядом, на расстоянии вытянутой руки, ближе, дальше – неважно.
[indent] Едва различимый стон заставляет меня податься вперед, чтобы скользнуть языком по влажной коже. Следующий звук возвращает меня на внутреннюю сторону бедра, и на этот раз я не позволяю себе больше, чем мягкое прикосновение губ к мягкой коже. Пальцы сводит от повышенного напряжения. Если бы я не пребывал в этом болезненном состоянии азарта, я бы, наверное, рычал, как голодный дикий зверь. Но я чувствую лишь манию величия и свое великолепие, превосходство в этой ситуации, и поэтому улыбаюсь, как обезумевший, стоит мне опуститься ниже и вновь попробовать ее на вкус. Сейчас она еще вкуснее и эта мысль не дает мне покоя каждый раз, когда отвечаю на ее упрямство – таким же упрямством. Отстраняюсь, целую бедра, вновь опускаюсь ниже и на этот раз не облизываю, а целую. Еще один стон, гораздо красочнее и ярче раздается выше, вынуждая меня поцеловать снова. Продолжать дразнить до тех пор, пока не закончит, пока не ускорится во всех отношениях, а мысль о том, как сильно она меня хочет не перекроет все остальные. Сейчас ее эмоции обострены в сто раз, если не больше, прекрасно знаю, что она чувствует, но не отдаю себе отчета в том, что я – чувствую все тоже самое, тоже в сто раз сильнее, чем в состоянии спокойствия. Таблетка сносит башню, заставляет искать вдохновение во всем, даже в гребаном воздухе, который ничего из себя по сути-то и не представляет. Даже если пройдет неделя, а она все также будет стучать своими тонкими пальцами по клавиатуре – я не отступлю и буду мучить ее, доводить до состояния полного сумасшествия, даже если ценой этому станет невероятный голод, обезвоживание и потеря всех физических и моральных сил. Я ставлю себе цель и не позволю никому помешать мне достигнуть ее.
[indent] Стоны становятся ярче и менее сдержанными, стоит мне опуститься ниже, чтобы продолжить свою извращенную пытку. Она уже не пытается сдерживаться, точнее, думает, что сдерживается, но рваное дыхание и то, какой мокрой она становится с каждой секундой – говорит об обратном. Ее упрямство – третий лишний в нашем маленьком дуэте, и, если ей не хватит ума избавиться от этого как можно быстрее – она доведет себя до состояния, из которого сможет выйти только одним способ. Ей просто придется покончить с собой, чтобы перестать чувствовать меня везде: на коже, под ней, между ног, на губах. Еще несколько минут этой пытки, и я начну преследовать ее по ночам, появляться в самых развратных снах и с удовольствием, с присущим мне наслаждением, буду доводить ее и там. О, если бы я мог – я бы занялся этим прямо сейчас эгоистично вытеснив из ее головы даже воображение. Быть во всем и всегда первым. Быть лучшим. Заставлять людей страдать и, пока они слепо не обращают на это никакого внимания, пляшут под мою дудку. Быть в моей власти, даже не признавая этого. Просто отдавать все, что есть, получая взамен либо все, либо ничего. С очередной порцией грязных слов закрывается крышка ноутбука. Я впиваюсь в нее взглядом, не стесняясь одарить самым непристойным взглядом в купе с такой же улыбкой, в следующее мгновение поддаюсь вперед без предупреждения, с особой жадностью скольжу языком по еще более влажной коже. Стоны не сдерживаемые и такие громкие рвутся наружу. Пальцы цепляются за волосы на моей голове, но лишь для того, чтобы получить необходимую, хоть какую-то опору. Не знаю зачем она ей, ведь ее положение максимально удобное, но сейчас не хочу и не могу об этом думать. Полностью переключаюсь на выполнение своего самого коварного плана, точнее, одной из его многочисленных частей. Мюзикл, в котором любопытный главный герой попадает в лапы самого главного злодея и в конце не остается в живых. И кто из них я – еще нужно подумать.
[indent] Пальцами сжимаю ее бедра еще сильнее, в тот момент, когда она дергает мои волосы и, кажется, в ее руке остается целый клок волос. Но я прощаю ей эту маленькую глупость, потому что сразу за этим следует ошеломительный оргазм, с моим именем на губах, с таким восторгом в голосе, что мне самому хочется закричать, прославляя собственное имя. Так тешит мое самолюбие, хотя уверен на сто процентов – именно этого она и не хотела делать. Оно получилось как-то само, потому что, невозможно находясь рядом со мной не пребывать в восторге. И, я очень надеюсь, что Каллисто наконец это поняла. Оставляю еще один поцелуй, заставляю ее вздрогнуть от ощущений, перемешанных со все еще не отпускающей волны оргазма, поднимаюсь выше по коже, оставляя на коже прозрачные отпечатки своих губ. Выше и выше, по коже, чувствуя ее тонкий аромат и не замечая, как медленно, но верно теряю рассудок. Потому что хочу подняться к ней и поцеловать. Хочу почувствовать вкус ее губ и языка, которым она непременно утянет меня в пучине непроглядной тьмы. – Оу, милая, - выше по телу, оставляя поцелуй за поцелуем, чтобы в конце концов оторваться от нее совсем и оказаться прямо лицом к лицу, - если ты хочешь, а я знаю, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, тебе придется мне отсосать, - за этим должен был последовать удар, но, кажется, Каллисто впала в состояния ступор из-за моей наглости. Отвечаю на немое возмущение улыбкой, тянусь к ее губам за поцелуем и мне абсолютно плевать на ее возможное сопротивление, с которым, странно, но на удивление не встречаюсь. Целую жадно, не отрываясь, будто у нее на губах такой необходимый мне кислород или панацея от моего покатившегося по склону рассудка. Что-то отвлекает меня от такого важного дела, нарушая мелодию наших поцелуев неприятной мелодией, от которой режет слух и хочется забиться в угол, лишь бы не слышать ничего из того, что возвращает меня обратно в гребаную реальность. Каллисто что-то бубнит про Гарри, я мгновенно отстраняюсь, оставив свои попытки пытать ее нежную кожу шеи. Цепляю пальцами ее телефон, не давая возможности самой ответить на звонок. Естественно встречаюсь с таким желанным возмущением, но вместо того, чтобы зашипеть в ответ, прикладываю палец к губам и смахиваю экран в сторону, чтобы принять вызов.
[indent] - Гарри, рад тебя слышать, - ставлю в ступор мгновенно, но Каллисто, кажется, не готова мириться с моим таким единоличным решением. Палец, который был приложен к губам вынужденно опускается. Цепляю ее рукой за бедро, чтобы опустить ниже, развожу рукой ее колени, не отвожу взгляда от этого обезумевшего лица, которое в очередной раз вызывает на моем лице улыбку, облизываю пальцы и возвращаюсь обратно, опускаясь ниже к горящей от возбуждения коже. – Остин? – голос Гарри звучит странно, но я сейчас не в состоянии разбирать его эмоции. Каллисто откидывается на облучок дивана, неосознанно сжимает бедрами мою руку и вот-вот ногтями порвет обивку моего нового дивана. Еле сдерживается, чтобы вновь не застонать. – А где Каллисто? Я просто привозил ее к тебе, чтобы, ну, - он мнется так словно скромная школьница пытается подкатить к капитану футбольной команды. Это очень мило, но не возбуждает так, как это делает Каллисто прямо сейчас. Перехватываю мобильник плечом, чтобы передразнить бунтующую девушку перед собой. Вычерчиваю свободной рукой хаотичную линию на щеке, будто это слеза, которая только что скатилась вниз. Выпячиваю нижнюю губу и с каким-то диким азартом позволяю себе погрузить пальцы внутрь нее. С губ едва не срывается рваный стон, а я облизываю губы, чувствуя, как они высыхают с каждым разом, когда мое дыхание становится учащённым. – Что за таблетки ты мне дал? Что это за чертовщина со мной происходит и почему я, - голос становится в несколько раз ниже, а мое внимание целиком и полностью переключается на собеседника на том конце провода, - не могу есть нормально, меня тошнит от вида простой еды и единственное, о чем я могу думать, это о том, как вскрыть артерии на шее собственной жены, - ого, а этот мальчик умеет так грозно рычать? Да неужели. – Каллисто у меня, поймала просто фантастическое вдохновение и не хочет уходить, поэтому если хочешь, можешь приехать к нам и может быть тогда я смогу ответить на все твои вопросы, - на лице Каллисто недоумение, кажется, Гарри впал в такое же состояние. И если я сейчас могу управлять эмоциями девушки благодаря такой восхитительной кнопке в моих пальцах, то к сожалению ее братец мне не подвластен. – Либо я могу заехать за тобой через час, я думаю твоя сестра к этому времени как раз кончит, - о, да, и кажется еще не один раз, -  закончит работать, - поправляюсь, не скрывая самоудовлетворения от собственной игры словами. Как остроумно. – До встречи, Гарри, - скидываю звонок, не дожидаясь ответа и теперь целиком и полностью переключаюсь на соблазнительное тело на диване. – Нравится вид сверху? – поднимаю голову, чтобы встретиться взглядом с ней в отражении потолка. – Потрясающе повышает самооценку, согласись? Кажется, будто какая-то развратная, очень пошлая часть тебя остается на диване, а тот, кем ты был до этого запирается там в зеркалах на потолке, - опускаюсь ниже, не позволяя пальцам отстраниться, да и вряд ли смог бы, потому что бедра сжимают мою руку так сильно, что еще чуть-чуть и она просто сломает ее. Опускаюсь ниже, чтобы почувствовать на губах ее учащенное дыхание. В следующем поцелуе забираю с губ ее следующий рваный стон. Рука попадает в грубый плен тисков из ее бедер, а я как завороженный продолжаю следить за тем, как она сходит с ума, готовясь в очередной раз взорваться под следующим, хватающим в такие же грубые тиски, оргазмом. Влажный поцелуй вытягивает последний стон с губ вместе с тем, как вся она вытягивается, словно струна. – Я музыкант, и своими пальцами могу вытворять такое, что тебе не сможет предложить ни один из твоих ухажеров, которые может и не будут такими самодовольными ублюдками, как я, но все же я – лучший, - задирает голову, буквально вскрикивая от восторга. Я, наконец, избавляю ее от контакта своей руки и ее бьющегося в экстазе возбуждения. Касаюсь губами шеи, выше к контуру челюсти, еще выше, оставляя на щеке поцелуй, который плавно переходит на уголок губ и в конце концов остается отпечатком на ее губах.
[indent] Отстраняюсь медленно, не позволяя себе резких движений, которые заставили бы ее лишний раз думать и фокусировать свой взгляд на мне. – Ты голодна, я тоже, и кажется, твой брат до сих пор не понял, какой удачный куш сорвал, но ты же понимаешь, - выпрямляюсь полностью, чтобы в следующее мгновение оказаться на ногах. Не стесняюсь своего возбужденного положения – плевать – а она напротив должна гордиться тем, что заставляет меня быть настолько самоуверенным в себе. Накидываю на плечи тонкую ткань пижамы, которая как нельзя кстати оказалась под ногами. – Я иду в душ, а ты можешь попробовать найти что-нибудь в холодильнике, но я очень сомневаюсь, что там есть что-то, что удовлетворит твой голод, - господи, какой же я ахуенный. Если бы мог – отсосал сам себе. Но вместо этого, словно король этого ебаного мира, ухожу наверх, оставляя Каллисто один на один с сотней мыслей, где каждая вторая – безусловно обо мне.

[indent] Обычно, когда мой желудок полный, и нет этого неприятного сосущего под ложечкой чувства – я пребываю в состоянии полного спокойствия. Меня мало заботит то, что происходит вокруг и даже Белль не кажется такой занозой в заднице. Не раздражает ее напыщенность, и жажда быть всегда в центре внимания. Впрочем, нет, раздражает, потому что в центре внимания должен быть я, и только я. Я – молодой и успешный. Она – старая, но тоже успешная. Дорогу молодым, как говорится. Но Белль Нуар не из тех, кто сдается слишком быстро – она скорей откусит мне голову живьем, нежели позволит вырвать из рук статуэтку с законным первым местом. Ей не нужна корона на голове, чтобы быть первой. Мне – не нужна статуэтка – их и без того предостаточно – чтобы чувствовать себя королем и властелином гребаного мира.
[indent] Но сегодня со мной произошло что-то удивительное. После сытного ужина хочется послушать какую-нибудь спокойную музыку, прикрыть глаза и мурлыкать себе под нос что-то новое, ранее неизвестное, что безусловно через какое-то время окажется переписанным на бумагу, потому что даже в идиотских словах и предложениях можно найти что-то необычное. То, что понравится юному или не очень слушателю и привлечет внимание даже заносчивого засранца, воротящего носа от классики и современных исполнителей. Но почему-то именно сегодня мой мозг отказывается принимать стандартное расслабленное положение. Чувствую себя на взводе, бросаю взгляд в зеркало заднего вида, чтобы изучить тех, кто сидит на задних сидениях. Дурацкая привычка, которая появилась так внезапно и никак не хочет отвязываться от меня. Сжимаю пальцами руль чуть сильнее, впираясь взглядом в темноту, рассеиваемую только благодаря фарам дальнего вида. Гробовая тишина в машине – слышно, как стучит чье-то взволнованное сердце и странно признаваться, но видимо – это мое. Сдерживаю в себе порыв кинуть еще один взгляд в зеркало – не хочу выглядеть заботливой мамочкой, которой есть хоть какое-то дело до приунывших детей сзади, ведь они безусловно задумали какую-то гадость. Наверное, поэтому и чувствую себя таким напряженным. Дергаю плечами, чтобы скинуть с себя невидимый груз, еще сильнее сжимаю пальцами руль, но желанного облегчения так и не получаю. Черт, да что со мной такое? Хочу остановить машину и выкинуть из нее всех присутствующих, кроме... Ах вот оно в чем дело. Возмущенно фыркаю вслух в ответ на собственные мысли. Белль поворачивает голову в мою сторону, и выглядит это жутковато, как будто старая всеми забытая кукла вдруг решила ожить и напугать меня до усрачки. – Какая-то чушь в голову лезет, - бросаю в ответ на ее немой вопрос. Она хмыкает, будто ничего другого от меня и не ждала, а я вжимаю педаль газа еще сильнее. Хочу, как можно быстрее сократить расстояние до ее дома, чтобы высадить главного мешающего персонажа в этой истории.
[indent] Но даже когда машина тормозит возле дома Белль – отделаться от нее так сразу не получается. Она бросает какие-то нравоучения в адрес наших попутчиков, затем обращается ко мне и, кажется пытается подтянуться ко мне, но я отстраняюсь, чем вызываю ее недовольство. Не хочу, чтобы она ко мне прикасалась. Меня тошнит от одного ее вида и пусть мы давно и слишком хорошо общаемся – всему есть свой предел. - Доброй ночи, Белль, я тебя услышал, - на самом деле нет, не услышал и понятия не имею, о чем идет речь, спрошу об этом у Гарри или Каллисто, они ведь вдвоем сейчас целиком и полностью обращены вслух. За время нашего пути не задали ни единого вопроса – это не может не смущать, особенно, когда понимаешь и знаешь, с кем имеешь дело. Впрочем, когда я был на их месте – я не могу даже думать о том, что дала мне Белль. Мне нужно было погасить в себе чувство гнева и такое сильное чувство голода. Они сплетались внутри меня воедино, становились неконтролируемым желанием, которое разрывало на тысячу частей и только получив желаемое – можно было расслабиться и... подумать. В данном случае – думать им нужно по отдельности, потому что... Брат и сестра – естественно полные противоречия личности, которые вступают в бой друг с другом стоит нам только отъехать от дома Нуар.
[indent] Я молчу. Слушаю их и ухмыляюсь в тот момент, когда слышу, как Каллисто красиво разложив по полочкам все нутро своего зануды братца ставит его на месте. Звук пощечины звучит в тот момент, когда я, отвлекшись от дороги, ударяю по тормозам встретившись лицом к лицу с красным сигналом светофора. Бросаю обеспокоенный – что, такое бывает? – взгляд в зеркало заднего вида, сжимаю пальцами руль так крепко, что вот-вот сломаю его пополам. Борюсь со странным чувством борющейся внутри меня справедливости и привычкой игнорировать все, что происходит вокруг, если это не касается лично меня. Выстраиваю в голове логическую цепочку, начиная естественно с себя и заканчивая Каллисто, с которой я спал сегодня днем. Если отталкиваться от всех наших прикосновений друг к другу можно ли сказать, что сегодня – сделаем исключение – Каллисто касается и меня. Буквально. И во всех переносных смыслах.
[indent] Не успеваю издать даже звука, готовлюсь вдарить по газам, как одна из задних дверей открывается, и девушка буквально вываливается из машины, потому что моя нога, предательски дрогнув уже несется по едва освещенной трассе. – Стой, Остин! – Гарри цепляется пальцами за мое плечо, и я делаю то, что не ожидал сам и ставлю в тупик Гарри – скидываю с плеча его руку и давлю на педаль газа еще сильнее. Чувствую, как мотор под нами рычит – почти также, как я сам где-то в глубине души. Каллисто справится – Каллисто сильная, в крайнем случае найти ее будет проще, чем кого-либо. Жучки на телефонах еще никто не отменял. – Остин, останови гребную машину, - Гарри в очередной раз пытается дернуть меня за плечо, но в этот раз я оказываюсь куда более предусмотрительным – блокирую двери, чтобы не потерять еще одного своего пассажира и гоню автомобиль в неизвестном, даже мне направлении. – Какого хрена ты творишь?? Каллисто, там, а мы... Останови машину, твою мать! – я не поддаюсь на его провокации, хотя, честно признаться, я и сам думаю о том, что Каллисто там, а мы – тут. – Нет, Гарри, - качаю головой, делаю резкий поворот, съезжая с освещенной части дороги на тропинку. Такие обычно разъезживают годами, в объезд пробок. Удивительно, но в Провинстауне и его окраинах никогда не было пробок, лет семь уж точно. – Куда ты меня везешь? – взволнованный голос с заднего сидения заставляет меня ухмыльнуться. Я еле сдерживаюсь, чтобы не придушить его голыми руками, лишь сильнее сжимаю руль и все дальше отъезжаю от намеченного маршрута. Понятия не имею зачем это делаю, и что мне за это будет – плевать. Пусть только попробует открыть рот – я разорву его на кусочки, поминай как звали.
[indent] Торможу машину, когда понимаю, что дальше – либо кювет, либо неизвестность – не видно ничего от слова совсем. Разворачиваюсь к Гарри, который все также ошалело смотрит на меня – ох уж эти идеальные скулы, интересно, насколько красиво на них будет смотреться отпечаток моего кулака. – Выходи из машины, Гарри, - рукой нажимаю на кнопку разблокировки, и выжидающе жду, когда этот засранец начнет двигать задницей. – Выходи. Из. Ебаной. Машины, - чеканю каждое слово, чувствую, как начинаю закипать, впрочем, не успевал с момента той пощечины. Как только дверь открывается, вылезаю следом, чтобы не дать ему сбежать. Я не собирался его убивать, но нужно расставить все точки над i сейчас, чтобы потом между нами не возникало каких-либо недоразумений. – Нет смысла бежать, ты заблудишься и рано или поздно тебя найду либо я, либо те голодные твари, что живут в лесу. И уж поверь, они не погнушаются сожрать и тебя. Они чувствуют страх за версту, так же, как и я, - говорю расслабленно, будто не я пять минут назад готов был оторвать ему голову собственными руками. – Что происходит, Остин? – о, он так напуган, что я сейчас описаюсь от восторга. Именно это мне и нужно – леденящий душу страх, который заставляет каждую мышцу цепенеть, мозг отключаться, а ноги прирастать к рыхлой земле. – Полное безобразие происходит, ты разве так не считаешь? – приближаюсь еще ближе к нему, сую руки в карманы пальто, зная наверняка, что в одном из них есть нож, который станет приятным дополнением к тому, что будет дальше. – О чем ты? – качает головой, вжимается в ствол дерева сильнее, бросает растерянный взгляд по сторонам и ищет пути отступления. Но не решается сорваться с места – знает, что мне нет фарса врать ему сейчас и лучше понять, что будет потом, чем бежать туда, в темноту на неминуемую смерть. – Мне кажется у тебя лишние руки, ты так не считаешь? Как можно вообще позволить себе ударить женщину, того кто слабее. Знаешь, сейчас мы находимся в таких же условиях, как совсем недавно находились вы с Каллисто – ты напуган и расстроен, не понимаешь, что происходит, а я упрямо гну свою линию, потому что знаю, что будет правильным. И знаешь, что по сценарию будет дальше? – наклоняю голову набок, создаю вид деревенского дурачка, который даже муху не обидит. Но холодный металл в правой руке предупреждающе обжигает кожу, в момент, когда стискиваю рукоятку ножа. Сейчас бы резануть по этой глотке и навсегда забыть о таком жалком недоразумении. Но одна мысль не дает мне покоя – впервые чувствую тормоз, который не могу не обойти, не объехать. – Что же? – с вызовом, глядя мне в глаза. Наверное, почувствовал мою мимолетную слабину, и решил воспользоваться ей. Как глупо. Расслабляю кисть, выпуская металл из руки и в ту же секунду наношу один четкий удар по его лицу. Значительно сильнее, чем получила Каллисто, и я – чувствую себя лучше, чем Гарри. – Не ожидал? Она тоже, - цепляюсь за кисть руки, которая не прижимается к лицу, в надежде остудить след от удара. Сжимаю безымянный палец так сильно, что вот-вот раздроблю каждую косточку, но вместо этого выкручиваю... до щелчка. Гарри срывается на крик, похожий на вой, я делаю шаг назад, любуясь со стороны представшей перед моими глазами картиной. - Эти мучения не сравнятся с тем, что испытывает она сейчас, когда самый, казалось бы, родной и близкий человек, поступивший точно так же, как и она – взялся учить жизни и поучать. Будто ты ведешь себя умнее и разумнее, какой сюр, - яд с моего языка сочится так, что я вот-вот захлебнусь. - Советую тебе быть хорошим мальчиком, - рука вновь ныряет в карман и в момент, когда Гарднер находит в себе силы раздуплиться и начать моргать, чтобы поймать мое лицо, или хотя бы его силуэт, в фокусе, оказываюсь критически близко к нему, прижимая острую сторону ножа к шее. – Если я еще раз увижу, услышу или не дай Бог узнаю, что ты позволил себе дотронуться до нее вот так... я сломаю тебе не только пальцы, руки и ноги, но и всю твою гребаную жизнь. Я разберу тебя на скелет из кабинета анатомии, вытащу каждую гребаную косточку из твоего тела. И если хочешь получать «Музу» и дальше – прислушайся ко мне или, поверь мне, все то, что сказала тебе Каллисто – покажется детской сказкой в сравнении с тем, что тебе уготовил я, - рычу ему в самое лицо, а затем отстраняюсь, хлопаю по плечу, заставляя заныть от тупой боли в руках. – Я довезу тебя до дома, до больницы доберешься сам или не знаю, починишь один из своих рабочих инструментов самостоятельно. Ведь вряд ли ты сможешь печатать свои сценарии со сломанным пальцем, - ухмыляюсь так самодовольно, что даже сложно представить. Самооценка и чувство превосходства затмевает глаза и подбодряет всю дорогу до дома Гарри. Мы не перекидываемся ни единым словом. Еден в гробовой тишине и теперь нет надобности бросать взгляд в зеркало заднего вида. Кажется, он пытается дозвониться до сестры – не думаю, что истинный посыл моих слов дошел до него так близко, но благодаря тишине даже я слышу монотонный голос автоответчика, просящий перезвонить позже. Сдерживаю свои едкие комментарии на этот счет – кажется сегодня я достаточно наговорился. Торможу возле его дома, жду, когда Гарри выйдет из машины, ознаменовав свой уход громогласным хлопком двери и отборным матом – забыть о том, что у тебя сломан палец, боже, насколько же надо быть идиотом? Не провожаю его даже взглядом. Переключаю все свое внимание на другую, куда более интересную цель. Включаю функцию отслеживания на телефоне, по номеру телефона Каллисто выясняю ее нынешнее местоположение. В радиусе двадцати метров от моего дома. Еще бы. Все дороги в этом сраном городе ведут ко мне. Никак иначе.
[indent] Непродолжительный путь, попытка выкинут события сегодняшнего дня из головы и четкий, стоящий в носу запах крови, от которого начинает ехать крыша – примерно так выглядит моя дорога домой. Замечаю Каллисто на втором повороте вверх по небольшой дорожке, ведущей прямо к гаражу моего «скромного» особняка. Не торможу возле выхода, заезжаю сразу в гараж, паркуюсь, выхожу из машины, намеренно долго отряхиваюсь, чтобы быть хотя бы частично естественным и не выдать свое волнение и эмоции, которые так легко прочесть на моем лице, стоит лишь слегка расслабиться. – О, ты здесь, как мило, - за одну секунду превращаюсь в известного самовлюбленного эгоиста, не чувствуя стыда, не имея совести. – Так и будешь сидеть на ступеньках, как туберкулезная Карен? Может зайдешь хотя бы в дом, раз пришла, - бросаю вскользь, всовывая ключ в замочную скважину входной двери. Она все также сидит на месте неподвижно, будто неживая. Показательно цокаю языком, поворачиваюсь снова, протягиваю руку, чтобы помочь встать. Она упирается, а меня это только злит. – Я сейчас не хочу наблюдать вот эти детские закидоны, и я не предлагаю свою помощь никогда, поэтому, давай сделаем вид, что ты сама встаешь, а я молча иду в душ, потому что единственное мое желание сейчас – не разбираться в твоих проблемах с братом, а принять душ и смыть с себя следы этого откровенного безобразия, которое вы же устроили, - встречаюсь с ее взглядом, который уже сейчас пускает молнии в мой адрес. – Ты знала к кому пришла, поэтому не нужно пытаться надавить на мою совесть своим вот этим вот взглядом, - качаю ладонью перед ее лицо, переключая внимание на этот жест добродетели – и снова удивляю сам себя. Помогаю ей подняться, не больше, захожу в дом, оставляя дверь открытой. Не буду я унижаться и приглашать ее внутрь.
[indent] Иду своей дорогой, скидываю пальто в прихожей, не обращая внимания на то, как некрасиво оно легло на кресле. Пробегаюсь пальцами по пуговицам рубашки, чтобы красиво, вальяжно бросить ее посреди комнаты, словно метку совершенного мной маршрута. Поднимаюсь по лестнице наверх, в сторону душевой, расположенной прямо возле спальни. Расстегиваю пуговицу на брюках, следом ширинку, оставляю их на пороге ванной, в которую захожу почти обнаженным. Прямиком под горячие струи воды, поскорее избавиться от сводящего с ума запаха крови и странных, таких чуждых мне мыслей, от которых, кажется, просто невозможно избавиться сейчас, находясь под одной крышей с их первопричиной.
[indent] Не позвал за собой, не проявил никакого гостеприимства. Зато оставил дверь в ванную открытой – намеренно, да, не отрицаю этого. Я отвратительный хозяин, у меня нет никакого гостеприимства и вообще я невыносимый. Ублюдок и засранец. Эгоист. Самовлюбленный нарцисс. И ахуенный любовник. И прямо сейчас я хочу посмотреть, на что готова моя новая знакомая ради того, чтобы провести хотя бы одну ночь со мной в одном доме, а может даже в одной комнате.

[indent] Да, козел. Да, самый отвратительный человек на земле. Но не поэтому ли ты идешь за мной по пятам, словно боишься, что еще секунда, и я исчезну, как видение? Не поэтому ли ты приходишь ко мне? Не поэтому ли пытаешься задеть словом, оскорбить, обидеть? Лишь для того, чтобы зацепиться со мной языком и растянуть момент, когда мы лицом к лицу, один на один и все мое внимание принадлежит одной тебе? Глупые девушки, думают, будто способны завладеть мной и моим вниманием, словно я какой-то драгоценный приз, самый главный, точка сохранения, с которой начнется долго и счастливо или роскошно и богато. Глупые девушки думают, будто могут хоть как-то удержать мое внимание, стрельнув глазками, надев блузку с декольте поглубже. Господи, какой же сюр думать, что это действительно сработает. Неужели никто так и не понял, что я - могу привлечь внимание любой и только я буду решать кто из них будет достоин получить мое внимание в ответ. Неужели никто так и не понял, что меня нельзя заинтересовать одеждой, побрякушками, деньгами, всем тем материальным, чем они так отчаянно пытаются привлечь. Я человек эксперимент. Я люблю когда медленно. Я люблю растягивать удовольствие, потягивать его, словно через трубочку потягивать любимый коктейль. Пробовать на вкус, наслаждаться этим с неподдельным восторгом. Внимательно изучать каждую ноту вкуса и аромата, искать и открывать для себя что-то новое. Никому не будет пересматривать фильм, сюжет которого до банального прост. В нем не найдешь ничего нового, не сможешь открыть для себя какие-то новые факты, если это бестолковая мелодрама о большой и чистой. Для этого нужны яркие моменты, интересные повороты, непредсказуемый финал. Так было с Каллисто. Она была набором неизвестных знаков, ее невозможно было просчитать, за исключением стандартных моделей поведения. Она отличалась непредсказуемостью. Мне было интересно, отрицать это также глупо, как и отрицать тот факт, что я буквально помешался на ней. Все эти выходки в сторону Гарри - не свойственные для меня абсолютно поступки - были звоночком, который я упрямо игнорировал. Потому что не верил и до сих пор не верю в то, что происходит. Ведь я абсолютно точно не похож на всех тех мужланов, что встречаются на пути буквально каждой. Именно этим я и цепляю. Потому что я другой. И женщина, которая будет способна украсть мое сердце, а за ним следом и - господи, это даже звучит невероятно - мою свободу - будет отличаться от всех этих напыщенных куиц, в головах которых не опилки, а пюре из авокадо, посыпанное золотой крошкой.
[indent] Сейчас мной двигало любопытство и естественный мужской интерес. Я хотел посмотреть что произойдет дальше, буквально помешался на этом, и даже прохладные струи воды не помогали прийти в норму, а только неприятно обжигали кожу. Повернуть рычажок подачи воды самая простая задача на данный момент - сложней всего было сконцентрироваться на итоговой цели - отмыть себя от следов вопиющих ошибок, которыми сплошь и рядом был наполнен этот день. На секунду я даже пожалел что втянул во всю эту историю с Каллисто и, даже допустил мысль о том, что возможно Гарри был прав, а я поступил с ним... несколько некорректно. Впрочем, я лишь на секунду задумался об этом, а в следующий момент был твёрдо уверен в том, что все сделал правильно. Я раскрыл потенциал их обоих, и Гарри повел себя весьма эгоистично, попытавшись связать руки своей не менее талантливой сестре. Я бы сказал: даже гораздо талантливей, но не в моей компетенции судить кто лучше, потому что ответ всегда будет очевидно простым. Я - лучше. Лучше их всех вместе взятых. Впрочем, Каллисто стала бы отличным дополнением ко мне. Она потрясающе красивая, с этим сложно спорить, она знает себе цену и поставит на место любого, у кого нет зубов, и кто не сможет найти на неё управу в момент первого клацанье ее острых зубов. Я нашёл. И это чувство превосходства, пусть не давало мне уверенности в себе, но давала надежду на то, что с ней я справлюсь. Не позволю ей пробраться глубже, чем сейчас, залезть под корку мозга, перевернуть все там и осесть в каждой клеточке тела, которое даже сейчас желает почувствовать ее рядом. Вот же дерьмо.
[indent] Скрип двери вырывает меня из мыслей, заставляет вынужденно выдохнуть и повернуть голову в сторону, туда, где сквозь густой пар виднее мы едва уловимое движение. Облизываю губы, потому что никак не могу отделаться от аромата крови, а теперь ещё и от аромата кожи своей гостьи. Глупой ошибкой было пустить ее к себе. Глупым было мое поведение, ведь оставлять ее без присмотра сейчас - доказать самому себе, что рано или поздно она окажется на шаг дальше меня и в ловушке окажусь я сам. Уже оказался, когда перекрыл себе доступ к выхожу и не могу позволить себе даже вздохнуть спокойно. В кабинке становится слишком душно, воздуха не хватает и это что? Паника? Чушь какая. Остин Саммерс не может паниковать. Просто не может, не умеет, не обязан. И какого черта я боюсь показаться на глаза какой-то девчонке, которая сама, безусловно, сейчас думает о том, как бы оказаться ко мне поближе. Но сколько бы я не ждал - кажется прошло несколько минут - ничего не происходит. Каллисто все также в ванной, но не со мной под душем. Включилась вода в кране поблизости, я слышу как кто-то, естественно даже понимаю кто, пытается отмыться. Можно было просто зайти в душевую и не усложнять, но видимо Каллисто тоже решила не сдаваться так быстро.
[indent] Поэтому действую так, как поступил был в любой другой ситуации. Сохраняя мертвое хладнокровие дергаю дверцу кабинки в сторону и выхожу в прохладное помещение. Мне невероятно жарко, не знаю от чего: от кипятка, под которым стоял или от присутствия одной высокомерной особы рядом со мной. Высокомерие - это моя стезя, не нужно лезть на чужую территорию, иначе кто-то более сильный может откусить тебе голову. Оказываюсь за ее спиной, заставляю вскрикнуть от неожиданности. Лицо украшает самодовольная улыбка, я еле сдерживаюсь чтобы не рассмеяться ей в лицо в ответ на ее слова, точнее непонятный набор слов и звуков, выражающих все ее недовольство. - Мне нужно было покашлять? - ухмыляюсь в ответ на ее реакцию. Пожимаю плечами, в очередной раз доказывая нелепость и неуместность ее страха. - Ты знала, что я здесь, и все равно делаешь вид, будто испугалась, словно меня тут не было, - выражение моего лица не меняется, в отличии от ее, пышущего гневом. - Расслабься, а то взорвешься от возмущения, - бросаю в сторону, поворачиваюсь спиной, чтобы взять в руки полотенце, ведь как ни крути я все также обнажен после душа и, не то чтобы меня это смущало, но моя гостья из клуба благородных девиц или я не знаю, из монастыря, раз увидев мою наготу стала красней варёного рака. Обматываюсь полотенцем, закрепляю его на бёдрах и возвращаюсь к своей замершей в одной позе, словно прекрасная - не поспоришь - статуя, гостье. - Может примешь душ, потому что твои попытки умыться тебе не помогают, - протягиваю руку, чтобы приподнять подбородок. Скольжу взглядом по испачканной шее, ниже по ключицам, обнаженным и так привлекательно вздрагивающих, в момент, когда она рвано выдыхает. Пальцы перестают подчиняться мозгу, потому что теперь скользят ниже, по плечам, смахивая в сторону бретельку бюстгальтера и обнажая кожу. - Здесь тоже не все так просто, - стараюсь аргументировать собственные действия, надавливая на едва заметный синяк на плече. Каллисто вздрагивает от неприятных ощущений, но меня это ничуть не смущает: ни ее реакция, ни ее смущение. О каком смущении может идти речь, если я уже видел ее обнаженной, знаю где ее слабые места и точки, прикоснувшись к которым могу завести ее с полуоборота. Пальцы скользят ещё ниже. Я наблюдаю за тем, как она следит за моими действиям, и наслаждаюсь рваным дыханием, стоит спуститься к груди и ниже, по мягкой коже до живота. Натыкаюсь пальцами на пояс джинс, разочарованно цепляю его и отстраняюсь. Не буду произносить вслух то очевидное, что увидел бы даже слепой. Она возбудилась даже от этого, а может от того, что видит меня почти обнаженного, с таким интересом и нескрываемым восторгом на лице изучающим ее тело. Тяну руку к ней снова, но на этот раз в предательской близости от нее меняю курс, чтобы сунуть руку под струю воду из крана. Смачиваю пальцы и тянусь к ней снова, чтобы коснуться грязного пятна на шее. Ладонь ложится на кожу, словно всегда там была, скольжу ниже, пуская следом капли воды, которые бессовестно опускаются ниже, по коже, теряясь на груди и где-то ниже. Вновь ополаскиваю руку, чтобы проделать все тоже самое, медленно и расчетливо, словно хищник, готовящийся напасть на свою жертву.
[indent] В третий раз обманчиво тянусь в сторону крана, но оказываюсь рядом с выключателем. Щелкаю кнопку, полностью поглощая свет в комнате и делаю один шаг вперед, сокращая расстояние между ее и своими губами. Чувствую чужие руки у себя на груди, будто хочет оттолкнуть, но не может, потому что находится целиком и полностью в моей власти и ей безусловно это нравится. Ледяные пальцы обжигают горячую кожу, когда скользят по груди, бессовестно опускаясь ниже. Ей хочется переступить через себя, но она не может себя заставить. В таком случае она будет вынуждена это сделать, потому что оказалась под одной крышей не с тем человеком, с которым следует себя сдерживать и прятать свои истинные желания под толстым слоем хладнокровия. У неё гораздо больше возможностей свести меня с ума прямо сейчас, но она не сделает этого. А я готовлюсь разжечь в ней такой огонь, от которого она не спрячется и не спасётся. Он сведет ее с ума сначала, а затем это сделаю я. Прямо сейчас дергаю пуговицу на джинсах, стягивая их с неё и лишая совсем. Нижнее белье отправляется следом, куда-то на пол, в неизвестном направлении. Не позволяю ее рукам изучать себя ниже, разрешаю делать это лишь на уровне, где начинается полотенце. Она возмущена, безусловно, но никто не просил начинать ее эту игру. Впрочем, мне никто не запрещает прикасаться к ней так, как захочу. Сдерживаю оборону собственного желания, не позволяю себе того, о чем желаю и думаю. Мысли, словно молотки стучат по вискам, пронзают тупой болью все тело, от макушки до пяток. Я полностью переключаюсь на нее, не чувствую стыда и не ощущаю границ. Несусь на невероятно быстрой скорости и вряд ли смогу остановиться. Нельзя. Нужно закончить это прямо сейчас.
[indent] Отстраняюсь, разрывая поцелуй, от которого слиплись легкие, а внутри все горит, словно кто-то облил бензином и бросил спичку. Хочу ещё и с трудом сдерживаю себя, потому что продолжение еще нужно заслужить. Впрочем, дело даже не в этом. Подсознание не обманешь. Все, что происходило до, цепочкой событий тянется до настоящего момента и появляется простая истина: если бы ей было нужно - все случилось бы прямо сейчас. Но этого не произошло. А значит я - должен начать охоту.
[indent] Отрываю ее спину от раковины. Делаю шаг назад, тяну за собой, не опуская глаз ниже, чем уровень ее глаз. - Предлагаю тебе сходить в душ. Это был тяжёлый день, поэтому пожалуй разрешу тебе даже воспользоваться джакузи, надеюсь, что ты разберешься, как им пользоваться, - ещё шаг назад, на этот раз полностью разрывая контакт. Бросаю взгляд на неё сверху вниз, да, не смог удержаться и совсем не стесняюсь этого. Обхожу ее со стороны, щёлкаю соседним выключателем, чтобы оставить свет только в зоне джакузи и выхожу из ванной. Я бы мог сейчас продолжить, но хочу заставить ее саму принять это решение. Хочу, чтобы сама пришла ко мне за тем, чего так сильно хочет, но в силу своего упрямства не позволяет получить. Как это глупо, ограничивать самого себя. Глупо не позволять собственному мозгу принимать решение, блокировать то, чего желает тело - с этим спорить точно не получится. Она хочет меня, и я знаю это, как и то, что сам хочу ее не меньше. Но вместо этого ухожу. Не оборачиваюсь, не отвечаю ни на один из ее вопросов, которые даже и не слышу: может их и вовсе не было.
[indent] Спускаюсь вниз, обратно в гостиную, прямиком к столику с алкоголем. Хочу выпить, потому что это единственное, что позволит сейчас переключить внимание. Не заморачиваюсь с коктейлем, наливаю в стакан виски, буквально в несколько глотков проглатываю его, моментально ощущая приятную тягучую слабость в теле. Но возбуждение не отпускает. Тянет на самое дно, заставляет задумываться и все сильнее тянет вернуться обратно. Но я не разрешаю себе это сделать. Иду туда, где найду спасение. Туда, где всегда расслаблялся по настоящему. В угол комнаты к роялю, за которым играл в момент, когда надоедали ноты и не хотелось заставлять мозги думать. Играют только пальцы, а я отдыхаю и душой и телом. Когда слышу знакомый мотив, могу наконец выдохнуть, и приятная тяжесть в теле уже не кажется такой неестественной, становится полноценной и желанной. Хочется чтобы это ощущение не покидало меня, а музыка, разливающаяся по всему помещению приводит в восторг, в очередной раз доказывая, что я - лучший в своём роде.

[indent] Музыка всегда была моей панацеей. В каком бы состоянии я не находился, чтобы не чувствовал и не ощущал в тот или иной момент мне достаточно было сесть за рояль, синтезатор или взять в руки нотную тетрадь, чтобы целиком и полностью излечиться от негативных эмоций. Впрочем, это распространялось и на эмоции счастья, которые я испытывал гораздо реже. В этом городе абсолютно все заряжено негативом, даже дома выкрашены в серый цвет, а из панели даже в самый солнечный день будут превращаться в бледный серый оттенок, от которого тошнит даже меня. Я для себя всегда выбирал лучшее: машины, напитки, женщины. Девиз «ни в чем себе не отказывай» стал той самой фразой, которую произношу чаще, чем здороваюсь, потому что это единственное, что помогает избавиться от неуверенности в правильности того, что я делаю или собираюсь сделать. Уйти из ванной комнаты сейчас, когда мне осталось лишь протянуть руку, повернуть Каллисто к себе спиной и оказать внутри неё - верх безрассудства. Но даже в этой ситуации я поступил так, как захотел. Потому что это было правильно. Не неуверенность в себе притупляет ее желания. Она не хочет меня всецело: ломается, думает, взвешивает все «за» и «против». В отношении меня не должно быть сомнений. Либо да, либо никак иначе. Только да. Всегда да. Положительный ответ и решения, склоняющие человека на мою сторону, поворачивающие его в мою сторону. И никак иначе. Каллисто сомневалась. Решила поиграть со мной в какие-то странные игры, в воздержание, о котором не имеет даже толики представления. Она усомнилась в своём решении, в своих мыслях и желаниях и прямо сейчас, оставшись один на один в ванной - несет заслуженное наказание. В котором сама же и виновата. Я не чувствую себя ущемленным - наоборот, воодушевленным и вдохновленный настолько, что будь потире чуть больше сил - закончил начатый неделю назад мюзикл уже этой ночью. Каллисто стала моим вдохновением. Ее строптивость стимулировала меня быть еще лучшей - той недосягаемой планкой, до которой она так отчаянно пытается прыгнуть, понятия не имея о том, что уже давно стоит рядом со мной, на одном уровне. Потому что я позволил ей. Воздвиг ее на невидимый пьедестал, а теперь старательно привожу ее в божеский вид, достойный победителя в соревнованиях такой необычной категории. Я сделал то, что должен был - толкнул ее к выбору: получить все или остаться ни с чем. И на мгновение даже забыл о том, что она все еще со мной под одной крышей. Увлекся мелодией, которую знал наизусть, которая помогала мне всегда, избавляла от тоски и меланхолии. Пальцы давят на клавиши, едва касаюсь их - даже они готовы целиком и полностью почувствовать на себе тяжесть моих прикосновений, а Каллисто все еще нет.
[indent] Слышу шаги, но, наверное, мне показалось. Вряд ли эта девчонка успела за пару минут моего отсутствия осознать хоть что-то и уж точно не то, что совершила самую большую ошибку в своей жизни, когда не приняла мое приглашение оказаться в душевой кабине вдвоем. Разве я недостаточно указал ей на это? Мало было разбросанных полдороге вещей, с каждым шагом указывающих на мою наготу и готовность предстать перед ней в этом виде, а может дверь, оставленная приоткрытой - не стала намеком на откровенное приглашение. Я ждал и рассчитывал на тебя, Каллисто, а ты так сильно меня подвела. Все, что происходило после сугубо твоя вина. Пытаться скинуть это на меня будет также глупо, как обвинять статую греческого Бога в ее красоте. Это неподвластно логике и объясняется лишь итогом всего того списка действий, совершенного одним конкретным человеком. Прикрываю глаза, отдаюсь музыке полностью. Даю понять, что мне некогда отвлекаться на ее глупые выпады и оскорблений, словно пули пронзают меня каждый раз, когда она пытается меня обидеть или хоть как-то задеть. Неужели я настолько плохой человек, что не заслуживаю рядом с собой красивую женщину? Не прошу быть безвольной куклой. Прошу лишь об одном: запомнить, что правил игры устанавливаю я. Ее задача: им подчиниться и быть на высоте всегда и во всем. Поднявшись так высоко - падение будет максимально болезненным, порой для кого-то даже смертельным. И пока она это не поймёт - ничего в ее жизни не изменится.
[indent] Пальцы снова нажимают на клавиши. Раз за разом, заставляя рояль наполнять комнату красивой мелодией. Вслушиваюсь в неё, делаю глубокий вдох. Чувствую знакомый аромат духов поблизости, облизываюсь, но не подаю вида, что уже сейчас знаю: она совсем близко. А следующий ее вопиющий поступок вообще вызывает во мне кучу различных эмоций, которые могу контролировать только внутри - на лице они считываются вполне хорошо. Ее строгое «пошли», следом попытка поднять меня на ноги увенчавшаяся успехом только потому, что мной в очередной раз овладела интрига и заинтересованность во всем происходящем вокруг. Иду за ней, не мешаю вести себя, словно безвольную куклу. Удивляюсь и готовлюсь возмутиться в момент, когда оказываемся на улице. Прохладный воздух почти сразу вызывает на коже мурашки и заставляет невольно поежиться, но я упрямо молчу и не показываю настолько очевидное так открыто и откровенно. Игра все еще продолжается, и на данный момент мне интересно только одно: что она будет делать дальше? Куда она идёт и что за идея появилась в ее голове? Я знаю, что ей движет место - это понять просто, для этого даже не нужно включать голову: я беспардонно обломал ее, ушёл, не сказав не слова. Испытываю ли я восторг от этого - безусловно. Уверен, что за ее короткую жизнь - никто не смел воспротивится ее воле и желанию. Никто, кроме меня, и это безусловно льстит мне, ведь быть первым где-то всегда так волнительно и так приятно. Градус напряжения возрастает, когда голые ноги ступают на холодную землю. Бросаю взгляд ей в спину, сверлю макушку и представляю, как буду издеваться над ней за подобную выходку совсем скоро. Не разбирая дороги, теряюсь в пространстве и уже не думаю над тем, куда иду и зачем. Кажется, забыл даже об истинной причине происходящего. Ветки деревьев цепляются за кожу, пытаясь остановить нас, но Каллисто упрямо не обращает на это никакого внимания. Пробираемся насквозь, пока не окажемся на выступе, а перед глазами не возникнет стеклянная гладь озера. Я часто был здесь в редуте моменты хорошей погоды - чаще всего в Провинстауне промозглый ветер, редкое солнце, и которое я терпеть не могу - загар мне не к лицу - а вот прийти сюда в тихую погоду поздним вечером - положительно влияет на мое вдохновение даже без употребления «музы».
[indent] Я не задаю ей вопросов - просто наблюдаю со стороны. Она не говорит - слова были бы лишними. Поток прохладного воздуха заставляет меня поежиться, а ее сделать шаг вперед с призывом к действию, потому что эта гордая особа вряд ли смогла бы переступить через себя и сделать что-то самостоятельно. Надо отдать ей должное - вытащить меня из дома - пусть даже на эмоциях - дорого стоит и, естественно, это нужно еще суметь сделать. Я не могу сдержать ухмылки на губах, потому что прямо сейчас на моих глазах происходит что-то невероятное, настолько красивое и эстетичное, что, если бы мог - запечатлел этот момент на всех источниках переноса информации, какие только придуманы человечеством. Но даже в подобном восхищении - остаюсь верным самому себе, остаюсь самим собой: наглым и самовлюбленным, идущим на поводу просто потому что меня попросили. Если бы она добавила «пожалуйста», я бы наверняка от восторга сделал бы шаг назад и свалился в пропасть не глядя. Но Каллисто успевает обойти меня даже в этом. В момент, когда тянусь к ней, чтобы поцеловать, в тот самый момент, когда наши губы соприкасаются - она толкает меня вперед от себя. Я делаю неловкий шаг назад и понимаю, что под ногами больше нет твердой земли, а я прямо сейчас несусь вниз на полной скорости, в полном соответствии с весом туда, в небытие.
[indent] Сильный удар спиной о воду - полная дискоординация и невозможность сгруппироваться, потому что даже в критическом состоянии - думаю о том, как принять весь удар на себя. Я - думаю о ком-то кроме себя. Со мной явно что-то не то и, честно говоря, мне это совсем не нравится. Именно с такой мыслью мы оказываемся в воде, не найдя в себе силы оторваться друг от друга. Она прижимается ко мне сильнее, цепляется за плечи, не дает отстраниться ни на миллиметр и целует, будто благодаря за шаг, который смог сделать и даже не понял этого. Утягивает на самое дно, в трясину, из которой не найти выхода. Все дальше и дальше под толщу воды, когда не видно поверхности и даже бликов чертовой луны. Сплошная тьма, гул в ушах, тупая боль и горячие губы - единственный ориентир, который помогает мне все еще держать себя в руках. Цепляюсь пальцами за ее талию, заставляю обвить себя ногами, чтобы оттолкнуться от невидимой опоры и вернуться на поверхность. Задача не из легких, но воздуха становится катастрофически мало, а мне, как восходящей звезде музыкальной сферы никак нельзя умирать прямо сейчас. Глоток свежего воздуха - даже несмотря на тот факт, что на поверхности гораздо холоднее, чем под водой - помогает легким разлипнуть, но этого хватает ненадолго. Жадный поцелуй переключает меня с моих естественных потребностей, разжигает внутри чертово пламя, что еще чуть-чуть и вода в озере просто испарится. Нас слишком мало друг для друга. Хочется больше. Хочется овладеть разумом и душой полноценно и не дать возможность другому опомниться. Утянуть дальше, глубже, чем дно этого гребаного озера.
[indent] Самое сложное сейчас осознать, что желаемое уже случилось. Отрываюсь от ее губ, чтобы вдохнуть и выдохнуть. Облизываю губы, потому что вода, нещадно стекающая с волос, так раздражает, что хочется немедленно выйти и вытереться, но я не делаю этого. Подавляю всю свою брезгливость, сжимаю пальцами ее кожу и не хочу двигаться. Смотрю на нее и не могу оторвать взгляда. Склоняю голову чуть набок, будто пытаюсь изучить ее под другим углом. Не могу удержаться, когда вижу каплю воды стекающей по ее виску. Тянусь рукой, чтобы убрать ее, и нахожу в этом жесте что-то невероятно красивое. Как будто все, что связано с Каллисто для меня эстетически прекрасно, лучше, чем закаты в Париже или момент, когда получил своего первого Тони. До меня с трудом доходит тот факт, что мы полностью обнаженные. Не знаю, на что она рассчитывала в тот момент, когда толкала меня в пропасть - но уверен, что в ее голове не было ни одной приличной мысли. - Надеюсь, ты успокоилась, - не сдерживаю усмешку в голосе, потому что вижу, как вспыхивают ее глаза, стоит мне только заикнуться об этом. - Отомстила? Это было весьма некрасиво с твоей стороны - толкать человека, который тебе... считай доверился. Вряд ли ты испытываешь хоть каплю стыда за свой поступок, - да и неважно все это, - но теперь ты мне должна как минимум за отбитую о воду спину. Подумай, как будешь расплачиваться за свой косяк, - не испытываю ни капли стыда или вины и уж тем более не жалею ее сейчас. Веду пальцами по щекам, очерчиваю скулы, чтобы в конечном итоге зацепиться за подбородок, слегка приподняв его. Мягкие прикосновения уродливы из-за влажной кожи, но мне плевать - я испытываю наслаждение даже от этого. И еще больше от того, как касаюсь кончиками пальцев губ. Притягиваю к себе, не давая возможности ей насладиться тем, что делаю - целую, потому что хочу этого гораздо больше. Губы к губам, так приятно, что сводит челюсть. Кусаю нижнюю губу, не позволяя ей отстраниться и что-либо сказать - в ее положении лучше держать рот закрытым, до тех пор, пока не нужно будет сделать что-то иное. Она отвечает на поцелуй, не скрывает своей жажды и неутолимого голода, от которого моя голова совсем идет кругом. Так хорошо в компании женщины мне не было еще никогда и так не хочется отрываться от нее, но это просто необходимо сделать. В очередной раз, не словами, а действиями доказать ей, что каким бы я ни был - я все равно остаюсь главным, даже если все ее нутро противится этому. Впрочем, судя по тому, как она прижимается ко мне - не нужно слышать этого вслух, достаточно просто почувствовать - она уже сдалась. А может это очередная попытка запудрить мне мозги, отвлечь от происходящего и получить фору на то, чтобы придумать очередную гадость. На которую я придумаю что-то еще более изощренное. - Если ты думаешь, что я вот так просто пойду у тебя на поводу снова, но ты глубоко заблуждаешься, - говорю тихо, в самые губы, упираюсь взглядом в ее глаза и ухмыляюсь так, как свойственно только мне. Надменность в глазах и в действиях, когда, пресекая любую попытку к сопротивлению или того хуже, к бегству - выношу ее на руках из воды, на берег, обратно, на холодную землю и под потоки холодного воздуха. Она прижимается еще сильнее, и я очень надеюсь, что она успела уже трижды пожалеть о содеянном. Спорить сложно - это было неожиданно, но адреналин, который ударил в голову в момент нашего недолгого совместного полета того стоил. Не позволяю ей взбрыкнуть и соскочить, упрямо прокладываю путь обратно к дому и плевать на все. Вряд ли кто-то нас увидит - территория огорожена и к моему удивлению, если я все правильно понял, озеро входит в состав территории, которая принадлежит мне. Не знаю, под чем я был в момент, когда подписывал документы - наверное, под «музой», а может в состоянии безумного вдохновения, рассчитывая, что это место поможет мне не только забыть о таблетках навсегда, но и даст шанс на новую жизнь.
[indent] Обратно мы добираемся гораздо быстрее. Наверное, фотографическая память дает о себе знать, а Каллисто, за незнанием территории слишком долго водила нас кругами, впрочем, если бы не она я бы в жизни не узнал о том, что здесь есть выступ, с которого можно прыгать. Стал бы я делать это в одиночку, даже если бы знал - нет. Ответ очевиден, как и то, что будет дальше, стоит нам только пересечь порог дома. Оказаться в тепле и вспомнить, что у меня на руках потрясающая добыча, которую хочется мучить так долго, насколько хватит сил и терпения. Опускаю ее на пол, едва чувствую теплый пол под ногами. Не стесняюсь своей наготы, прохожу дальше. Делаю вид, будто ничего не произошло. С трудом, но мне все же удается вернуться к роялю, из-за которого Каллисто так нагло меня выдернула. Сажусь обратно, кладу пальцы на клавиши, чтобы вернуть в помещение мелодию, от которой мысли выстраиваются в нужном порядке. Анализирую произошедшее и уже не думаю о том, что пять минут назад хотел вытереться. Несколько секунд музыки прерываются звуком моего голоса. - Ты же не думаешь, что я вот так просто стану подыгрывать твоим манипуляциям. Насколько я помню, мы обсуждали один маленький факт того, что тебе нужно будет сделать, прежде чем... - слова обрываются. Я не поворачиваюсь к ней, но чувствую упрямый взгляд, сверлящий мой затылок прямо сейчас. Наверняка сложила руки на груди, надула губы, как ребенок. Злится, не понимает, почему веду себя так, а не иначе и не бегу за ней, по щелчку пальцев, потому что хочу добиться желаемого. Не обязательно подчиняться полностью - достаточно взбесить настолько, что она и не заметит, как станет играть по моим правилам и думать, будто придумала их сама. - Не включай строптивицу, мы оба хотим одного и того же, просто тебе, для того, чтобы переступить через свою гордость - нужно придумывать какие-то нелогичные, но логичные для тебя, многоходовочки. А мне - просто попросить, - пожимаю плечами, как будто говорю о погоде, а не о том, что раскусил ее планы еще до того момента, как совершилось наше неожиданное падение. - Иди ко мне, - поворачиваюсь с этими словами, протягиваю руку, чтобы показать, что действительно готов спустить ее упрямство на тормоза, закрыть глаза на это и сделать вид, будто ничего такого и не произошло. Показываю, как можно себя вести, чтобы все было так, как она хочет. Не стесняюсь изучать взглядом обнаженное тело, которое в теплом свете от камина выглядит еще более соблазнительно, чем когда-либо. Наслаждаюсь тишиной и собственным ровным дыханием до тех пор, пока она не сделает несмелый шаг вперед. - Иди, я не кусаюсь, - абсолютная ложь, но зачем ей знать о чем-то другом? Лично ее на данный момент я кусать не собирался, только если она в очередной раз не проявит свое грандиозное упрямство. Да и зачем это нужно, если можно заняться чем-то куда более интересным.

[indent] С момента нашего знакомства Каллисто показывала одну и ту же, определено не самую лучшую - именно в отношении меня - черту своего характера: упрямство. На нем она могла бы дойти до поста президента, но почему-то продолжала растрачивать его на всякую ерунду типо той, что делает сейчас - в ответ на мое приглашение говорит кучу ненужных слов, сотрясает воздух и теряет драгоценное время. То самое время, которое можно было бы провести с умом, а главное приятно - иначе быть не может. Я упрямо продолжаю протягивать ей руку, не отвечая на поток информации, к которой стараюсь даже не прислушиваться. Сплошные сомнения, неуверенность, так много мыслей в этой голове, что они мешают ей думать и действовать по обстоятельствам. Комментирует мою фразу, пытается поймать на лжи? Зачем? Неужели не понимает разницу между шуткой и правдой? Уверен, что все понимает, просто пытается забить тишину, внезапно возникшую между нами, стоило мне предложить ей подойти. Сомнений так много, что ей требуется время, чтобы закончить свой монолог и сделать шаг мне навстречу. Затем еще несколько комментариев и, наконец, наши пальцы сплетаются, а у меня появляется возможность притянуть ее к себе и посадить на колени. Чувствую, как вздрагивает, как сбивается дыхание, причем не только ее, но и мое. Дрожь по телу заставляет поежиться, голос сейчас был бы глухим и с хрипотцой, потому что дыхание сперло, а в легких, как нельзя некстати, кончился кислород. И не только в легких - вокруг его тоже вдруг оказалось катастрофически мало. Стараюсь отвлечься единственным известным мне способом - нажимаю клавиши рояля в одном известном мне порядке, заставляя инструмент разливать вокруг приятную мелодию - неизвестную мне до этого момента. В ней чувствуется уверенность, в ней слышно эмоции и тихий голос, который заставляет мои мысли выстраиваться в нужном порядке, возвращаясь из состояния клубка в стройный ряд. Стоит облизнуть губы, как у мелодии появляется вкус - терпкий, как вино и в тоже время сладкий, будто вкус спелой ягоды. Аромат духов, образ, такой четкий, что дрожь проходит по телу снова. Ловлю поток вдохновения, который поселяется внутри меня и требует выхода. До тех пор, пока не наклоню голову и не почувствую аромат духов и кожи, запах волос, и тихий голос, такой похожий на тот, что звучал в моей голове еще секунду назад. Ее комплимент пронзает меня в самое сердце подобно ядовитой стреле. И я уже не думаю о музыке, не думаю о том, что стоит мне взять в руки ручку и нотную тетрадь - родится новая мелодия. Та, что возможно, обеспечит мне богатое и светлое будущее до конца моих дней. Сейчас для меня, удивительно, но факт, важнее всего другая мелодия.
[indent] Вижу поворот ее головы. Пальцы сбиваются, я смотрю на нее в ответ, потому что не могу иначе. Ее откровение стало для меня решающим. Стало выстрелом перед стартом, целью, основным заданием на сегодняшний вечер: доказать ей, что не так уж она и плоха, какой себя считает. Нужно только избавить от лишнего напряжения, потому что даже сейчас, сидя на моих коленях и устраивая эту одностороннюю исповедь - она напряжена, каждая клеточка ее тела вытянута, как струна. И на этот раз не от приближающегося оргазма, а от повышенного напряжения. Градус сомнений растет в ее глазах, в воздухе появляется странный накал, от которого становится не по себе. В хорошем смысле этого слова. Это возбуждает. Одна только мысль о том, что она считает меня опытным и буквально просит показать, как нужно сделать, чтобы удовлетворить мои, Остина Саммерса, «хотелки». Для эгоиста, нарцисса, как она назвала меня однажды, это лучше любого комплимента. Ее скромность, ее строптивость, будто я насильно принуждаю ее к чему-то. Поставил условия? Да, все так и было. Но она знала на что идет, когда спустилась сюда, когда толкнула меня с обрыва, наверное, рассчитывая, что я как дикарь наброшусь на нее стоит только халату соскользнуть с плеч на пол. Но я этого не сделал. Надеюсь, что она отметила этот факт для себя лично и в следующий раз не будет считать меня никак иначе чем порядочным человеком. Отчасти, не на все сто процентов, но все же будет.
[indent] Улыбаюсь, как всегда, в свойственной только себе манере - превосходства и наслаждения буквально от всего, что делаю и что чувствую. Мне приятно слышать, что она обо мне говорит. Любому было бы приятно, и для меня большая тайна, как так вышло, что она - такая роскошная девушка, у которой нет в голове злых помыслов, только глупость, присущая всем молодым людям - может делать что-то не так или что-то такое, что кому-то может не понравится. Кажется, она меня обманывает. Но судя по этому внимательному взгляду - мне так просто кажется. Отводит взгляд, кладет пальцы на клавиши рояля. Сначала одна. Затем другая. Абсолютно несвязанные между собой ни тоном, ни композицией - противоречащие друг-другу и раздражающие идеальный слух. Кладу пальцы поверх ее, развожу руки по разным сторонам, чтобы дать простор действиям и будущей мелодии, которая сейчас польется из инструмента. Одна клавиша, затем вторая, еще и еще, несколько вместе. Я никогда не практиковал технику игры в четыре руки, но подобный опыт с этим человеком - меня устраивает. Еще больше, когда ее руки продолжают давить на клавиши, и я обрываю это мгновение единения, когда лишаю одну ее руку подобного удовольствия. Тяну на себя, точнее, ближе к ней, чтобы очертить пальцами ключицы. Едва ощутимыми прикосновениями скольжу ниже, вместе с ней, по коже, касаюсь губами шеи, в надежде найти ту самую бешеную вену, которая так отчетливо отдает сбитый напрочь ритм ее сердца. Ниже по коже, между ног, чувствуя, как вздрагивает, стоит нашим пальцам коснуться горячей кожи одновременно. Тихий стон с ее губы, заставляет меня выдохнуть - только после этого чувствую напряжение, в котором пребывал все это время. А теперь его нет. Выскользнуло из легких с остатками кислорода. Пальцы на рояле сбиваются, заставляя меня вновь поежиться, а она совсем теряет концентрацию, окончательно передавая власть над собственным телом лично в мои руки. Она такая мокрая, что я еле сдерживаюсь, чтобы не переиграть все и не растрачивать подобное на руки, ведь можно попробовать ее на вкус снова, смаковать, словно дорогое вино и наслаждаться каждым стоном. Но она еще недостаточно готова. Стонет так тихо, будто боится спугнуть меня. Но это просто невозможно. Ведь я за этим все и начал - дать ей возможность полностью расслабиться, потерять связь мыслей и разума и целиком и полностью отдаться на волю ощущениям. Стон за стоном, как доказательство того, что я все делаю правильно. - Чтобы сделать что-то идеально, нужно самой быть в этом состоянии. Не думаю, что все твои бывшие партнеры, сколько бы их ни было и какими бы они ни были - удавалось свести тебя с ума подобным образом. Сомневаюсь, что ты вообще хоть когда-нибудь расслаблялась с ними по-настоящему, - на одном дыхании, использую последние силы и возможность на адекватное общение. - Можно ведь заставить сделать, а можно подготовить и... уже в следующий момент то, что нужно мне - станет твоим собственным желанием, - свободная рука скользит по телу, в абсолютном обратном направлении, чтобы зацепиться за шею и заставить прижаться к себе. Выгибается, стоны становятся все ярче, а я буквально рычу от удовольствия. Чувствую, как она напрягается, как голос срывается на крик, надрываемый только моим собственным именем. Ого так красиво звучит из ее губ, что хочется попросить не останавливаться. Впрочем, в ее голове сейчас похожее желание.
[indent] А затем ситуация меняется, и вот уже первый стон срывается с моих губ, стоит ей опуститься на колени и перехватить инициативу в свои руки. А затем губы. Рот, язык. Абсолютная откровенность. Ничем не прикрытое желание брать и отдавать, которое награждаю собственными стонами, потому что лучше этого со мной в жизни еще ничего не происходило. Мне не нужно управлять ей, указывать, как и что делать - она будто считывает мои желания с выражения моего лица, или с пальцев рук, которые сжимаю в кулак, с опозданием вспоминая, что могу сжать в них ее волосы. Тянусь к макушке, без лишних движений, плавно и осторожно, чтобы не спугнуть, ведь наслаждение такое мимолетное... стоит раз сделать что-то не так, как лишишься всего. Возбуждение нарастает, становится неконтролируемым и не подчиняется мне, как и мой организм, мое тело. Я целиком и полностью отдаюсь ей сейчас и не жалею об этом. Тяну от себя, чтобы не допустить главной ошибки мужского самолюбия, но она, к моему большому удивлению - делает все абсолютно наоборот, будто в противовес мне, а может назло? Вряд ли, потому что следующее ее движение, заставляет меня с громким стоном кончить, а она... не отстранилась. Большой плюс, за который хочется сказать спасибо, но я не решаюсь. Проявляю заботу в мелочах собственных действий, когда смахиваю слипшиеся волосы с лица, или, когда тяну за подбородок к себе, заставляя оказаться со мной на одном уровне, и в ответ на ее странный вопрос - поцеловать. Потому что хочу этого. Выразить свой восторг, сказать спасибо за смелость и за то, что позволила мне получить желаемое, хотя сама суть нашего знакомства подразумевала абсолютное иное. - Я... в жизни не испытывал ничего лучше, - честно, отстраняясь, глядя в глаза, потому что не стесняюсь сказать ей это лично. Тяну к себе еще ближе, заставляя встать, упершись руками в мои колени. Отличный, должно быть, открывается сейчас вид сзади. Как жаль, что я его не вижу. Но есть кое-что гораздо лучше.
[indent] Цепляюсь руками ее за бедра, чтобы уложить сверху на крышку рояля. Эффект неожиданности позволяет сделать это беспрепятственно, как и в дальнейшем оказаться на своем месте, подтянув ее за ноги поближе к своему лицу. Маниакальное желание продолжить играть не отпускает ни на секунду. «Муза» слишком не вовремя дала о себе знать, поэтому пальцы упрямо тянутся к клавишам, а губы к ее бедрам, которые предстают передо мной в самом роскошном виде. Опускаюсь ниже, скольжу языком по влажной коже, заставляя первый - за этот раунд - стон сорваться с губ. Руки продолжают перебирать клавиши, воспроизводя на свет все новое и новое продолжение мелодии, пока мой язык намеренно доводит ее до следующего оргазма, от которого ей не удастся ни спрятаться, ни скрыться. Раз за разом, пока мои пальцы играют, заставляя мелодию соревноваться со стонами, Каллисто проваливается в состояние полного невменоза и чем дальше, тем круче становится мне самому. Последний мой аккорд и громкий финальный стон девушки, так красиво разложенной на моем рояле, разрывает неуместную тишину.
[indent] Тяну ее на себя, подхватываю на руки, чтобы в едином порыве исполнить собственное обещание. Закидываю ее руки к себе на шею, тянусь к губам за поцелуем, позволяя опуститься на себя сверху, не сдерживая стона наслаждения, когда окажусь внутри полноценно. Замираю, встречаюсь с ее затуманенным взглядом, прячу прядь волос, выбившуюся на лицо, за ухо. Отвлекающий маневр, после которого руки уверенно ложатся на бедра, сжимая кожу и практически вынуждая двигаться на мне. Идиотская затея остаться здесь, на крайне неудобном для двоих стуле - стоило бы переместиться на поверхность горизонтального типа, но я слишком упрям и слишком сильно хочу ее, чтобы останавливаться прямо сейчас. А если не остановлюсь - мы рухнем на пол и тогда точно не сможем ни встать, ни собрать себя в хотя бы жалкое подобие скелета. Возлагая надежды только на свое упрямство - которое ничем не уступало упрямству Каллисто - с трудом встаю на ноги, удерживая девушку на весу. В ее глазах полное непонимание, в моих - азарт и бешеное желание сделать что-то безумное, что напрочь выбьет из нее любой посыл на стандартное мнение обо мне. - Будь хорошей девочкой, не задавай вопросов, - сложный маршрут нашего перемещения завершается возле камина, где мне удается благополучно опустить ее на ковер. Не успеваю отследить ее внезапную смену настроения, а только то, как оказываюсь прижатым лопатками к тому же ковру. Мы поменялись местами, но азарта от этого стало только больше. Ее плавные движения идут в разрез с ее желанием управлять процессом хотя бы на толику. То как она оказывается сверху, дразнит, не давая почувствовать ее изнутри, а лишь ерзает на мне, наверняка чувствуя, все мое бешеное возбуждение, принадлежащее одной только ей. И как давно я стал таким покорным? Когда произошел тот момент, что я вот так просто, а главное, добровольно передал власть и контроль в чужие руки и теперь наслаждаюсь этим и той палитрой чувств и эмоций, что она во мне вызывает. Противоречащих, дикий, на грани безумия, но такие соблазнительное, что хочется испытывать их снова и снова. Рычать, не давая губам произнести что-то подобное мольбе, стон с наслаждением, на грани закричать в полный голос, когда чувствуют, как ее ногти дерут кожу на груди, а она садится сверху и теперь позволяет эмоциям увеличить свой спектр и окончательно свести меня с ума. Точно также, как это сделала Каллисто несколько недель назад, в момент, когда я впервые встретил ее, а она позволила себе наглость вылить мне в лицо мартини.