S T U M B L E   O U T   T H E   F R O N T   D O O R
S H E   P U L L S   U P   I N   A   F A R M   G I R L   F O R D   S I N G I N'
G E T   I N,   S I T   D O W N, shut up, A N D   H O L D   O N

[indent] Большую часть своей жизни я провожу под грохот сковородок и кастрюль и, знаете, не жалею об этом. Ни на секунду. Как минимум потому, что ни кастрюли, ни сковородки не залезут тебе в душу и не вывернут ее наизнанку: потому что я не так посмотрел, не так ответил, сделал что-то не то. Максимум – обожгут руки, но это возможно предсказать. Поведение женщины – нет. И рассуждать на эту тему можно часами, думать, гадать, переливать из пустого в порожняя, у меня нет на это время. Прямо сейчас под моим руководством двадцать человек, каждый со своим набором умений, индивидуальным характером. К каждому надо найти подход, чтобы на следующее рабочее утро не обнаружить свой фартук в помойном ведре, облитым клюквенным соком, или найти в колпаке сырный соус, а колпак один и нет времени, чтобы привести себя в приличный вид. Су-шеф обязан выглядеть презентабельно. В момент отсутствия шефа, а в нашем ресторане я почти никогда его не видел – я становился его лицом. Старик Луи уехал в командировку еще год назад, полностью возложив на меня все свои обязанности. Буквально все. От контроля на кухне, до контроля в зале. Первое время было трудно, но я из тех, кто слишком быстро адаптируется, социализируется. Нахожу общий язык не только с посудой, но и с людьми. Наверное. Ну, так мне кажется, потому что за все время нашего совместного рабочего процесса – не слышал в свою сторону гадостей. Никто не говорил мне о том, что я слишком молод для должности су-шефа, хотя я и сам задумывался об этом. Слишком часто для того, кто так сильно мечтал об этом. Мечтам нет предела, и когда достигаешь одной из них – хочешь прыгнуть выше, дотянуться до звезд. Самый лучший ресторан в городе, с именем, известным не только в Штатах, но и в мире. Казалось бы, что еще нужно для счастья? В ответ лишь пожму плечами и скажу, что – это не мой предел. Для меня его просто не существует. Любое блюдо можно довести до идеала. Любую мечту можно усовершенствовать. Нужно только капельку желания. И титаническое упорство. Благодаря которому я и оказался на этой самой кухне.
[indent] Перемещаюсь по помещению быстрей, чем у Эндрю закипает соус. Снимаю соусник с огня, переставляю на холодную конфорку, скручиваю мощность плиты до единицы, возвращаю соусник на место. – Тридцать секунд, - даю установку, получаю молчаливый кивок. Со стажерами всегда сложно, особенно с теми, кто только-только погружается в кипящую жизнь кухни. Слишком сложно войти в этот сумасшедший ритм, когда готовил прежде только на собственной кухне, радуя мастерством сокурсников, девушку, родителей. Тут, в стенах ресторана, за полупрозрачной дверью, которая не закрывается, кажется, никогда – жизнь была совсем другой. Здесь она кипела подобно бульону. Передержишь на огне – сгорит к чертовой матери. Захлестнет чувствами и эмоциями. Холодный расчет. Всегда трезвый рассудок. Эмоции в узде. Я на данный момент лицо этого ресторана и не имею права опозорить ни себя, ни наше общее имя. Слежу за Эндрю, в тоже время перемещаюсь к следующей плите, где кипят и булькают кастрюли. – Кто оставил бульон? – снимаю крышку, пальцами нащупываю ложку с длинной ручкой. Окунаю в кастрюлю, сдуваю горячий пар. Следующий – подмахиваю к носу. Принюхиваюсь. – Слишком много кориандра, - щелкаю пальцами, возвращаю горе-повара на место, к кастрюльке, - на, попробуй, - сую ему ложку в рот. – Я думаю нескольких капель лимонного сока будет достаточно, чтобы его перебить, чувствуешь? – встречаюсь с пустым взглядом коллеги, не скрываю недовольства, закатываю глаза. – Лимон, - как по волшебству в моей руке появляется свежий фрукт. Режу его пополам, в неглубокой тарелке, давлю тупой стороной ножа, чтобы сок выделялся лучше. Окунаю десертную ложку, цепляю сока – отправляю в кастрюлю. Чистой ложкой перемешиваю. Несколько раз. Принюхиваюсь, как собака-ищейка. Резкий аромат лимона ударяет в нос, поэтому я решаю, что будет разумным перемешать его еще несколько раз. Передаю ложку повару. – Через пятнадцать секунд снимай. Убрать все лишнее, и чем быстрее, тем лучше, или еще чуть-чуть и мясо само отвалится от костей и останется каша, давай, - перемещаюсь дальше. Слишком много работы. Так много, что я забываю где кто стоит и к кому я уже подходил, и даже не раз. Возвращаюсь к стажеру. Эндрю пытается уложить блюдо на тарелку, но делает это просто отвратительно. Перехватываю инициативу. – Нарежь мяту, очень мелко, - отвлекаю его другой работой, чтобы он не успел испортить и это блюдо. Слишком много проблем с ним. Так много, что начинаю ловить себя на мысли о своей чрезмерной озлобленности. Сдерживаюсь, не позволяю эмоциям мешать рабочему процессу. Проявляю уважение к нему, как когда-то его проявляли ко мне. Да и к остальным членам команды тоже. Народу слишком много. Сегодня полная рассадка зала. Мы знали об этом еще утром, когда телефон не замолкал, а наш администратор только и делала, что сообщала о бронях столиков. Сначала двух. Затем еще двух. Еще и еще. Столько народу проходило через нас каждый день, что порой мне казалось, будто у нас побывал весь Атлантик-Сити. И сейчас – тот самый момент, когда весь город за один раз решил поужинать у нас. Заказы идут бесконечным потоком. Я понимаю, что люди устали. Я и сам еле держусь на ногах. Но не позволяю чрезмерной нервозности и усталости одолеть. Кручусь, как белка в колесе. От стола к столу. От плиты к плите. От тарелки к тарелке. Гремлю крышками, даю указания. Делаю все это так быстро, что со стороны показалось бы, будто я один – единственная шестеренка в этом гребаном механизме. Это не так. Но иногда именно так и казалось.
[indent] - Айден, - кто-то окликает меня, но я не слышу. Не отзываюсь с первого раза, увлеченно продолжая оформлять блюдо Эндрю. Он как раз подставляет мне под руку блюдце с мелко нарезанной мятой, которую я в определенном порядке выкладываю на тарелку. Веточку кладу сверху. Несколько капель клюквенного сока, для того, чтобы оттенить молочного цвета десерт от белоснежной тарелки. – В зал, - удовлетворенный своей работой, жестом указываю официантке с уже и без того нагруженным подносом – забрать заказ. – Айден! – на этот раз оборачиваюсь. Пытаюсь понять, кто именно звал меня, скольжу глазами по лицам коллег. Вижу возле дверей нашу официантку и администратора, которая активно жестикулируя, подзывает меня к себе. Вытираю руки, которые в принципе были и без того чистыми, о полотенце, бросаю его на стол, возле которого стоял секунду назад и вот уже скольжу между рядами поваров в сторону выхода. Чувствую некое напряжение, которое особенно отчетливо читаю на лице Лили. – Айден, у нас за шестым столиком сидит весьма недовольная особа, - она говорит еле слышно, привлекая тем самым мое внимание целиком и полностью. – Она чуть не довела Сюзи до слез своим вопиющим поведением. Утверждает, что суп пересолен и вообще, - проводит ладонью по шее, в неоднозначном жесте. Прикусываю внутреннюю сторону щеки, внимательно смотрю на Лили, затем на Сюзи, которая во мне сейчас пытается найти защиту. – Собери сопли, успокойся и иди работать, - отрезаю резко, заставляю ее выпрямиться. Лицо мгновенно меняется, появляется гордость и какая-то свойственная женщинам выправка. Такая появляется только в момент, когда их эгоизм и желание быть девочкой-девочкой задевает мужчина. Но я не могу иначе. Как только дам слабину – они загрызут меня, как гиены и не погнушаются сделать это как можно более грязно. Приходится держать в узде их истерики, их вечные проблемы с клиентами и недомолвки между собой. Иначе – мы просто не выживем. – Шестой столик, кто делал суп? – в одно мгновение кухня замирает, что я могу отчетливо слышать, как еле-еле гремит крышка кастрюли. – Кто? – скольжу взглядом по лицам поваров и натыкаюсь на одно, самое испуганное. – Вот же черт, - этого и стоило ожидать, - Эндрю, ты отстранен от кухни – идешь на склад перебирать овощи, вечером моешь посуду и кухню, чтобы блестела. До завтрашнего вечера ты не подходишь к плитам ни на шаг – твой максимум – резать для меня то, что будет нужно, - в такие моменты мне и самому хочется забиться в угол, закрыть голову руками и ждать, пока я же – успокоюсь. Потому что я в бешенстве. В таком бешенстве, что вот-вот оторву ему голову. Как можно быть настолько... - Суп заменить, сейчас же, если не хотите все вместе остаться на складе в ящиках с овощами или всю ночь перебирать крупу, - довольно резко, но на кухне теперь еще больше движения, чем прежде. И не хаотичное, а весьма спланированное. Механизм вновь принимается работать и на этот раз без моего участия. Может я был слишком груб? Может, порой, перегибаю? Нет. Иначе просто никак не получится. Мой отец часто говорил, что чтобы быть забавным дедом, нужно быть забавным молодым человеком! Но иногда попытка быть забавным – совсем не спасает. Наоборот – жесткий контроль и крепкая рука, чтобы не позволять этому контролю вырваться. Но порой и его, контроля, слишком много. Я же не могу следить за всем: за поварами, официантами, администраторами. Но иногда, кажется, будто так и есть, и я слежу вообще за всем, что происходит в ресторане. Не жалуюсь – люблю свою работу, но с каждым днем все сильнее убеждаюсь, что чтобы работать нормально – нужно найти свою команду. Может я ее и нашел, раз до сих пор не позволил себе уволить хоть одного из них. А надо бы.
[indent] Так, Айден, выдохни и успокойся. Они все сейчас смотрят на тебя и ждут твоей реакции, твоих дальнейших действий. То, что я сказал Эндрю – было справедливо. Я не отстранил его от работы, наказал за то, что уже не первый раз он выпускает с официантом блюдо, которое я – не видел. – Я разберусь, - выдыхаю, перевожу взгляд на администратора. На ее лице не читаю никаких эмоций, кроме молчаливого шока. Не часто им удавалось видеть меня в подобном расположении духа. За год, может от силы раза два, но в этот раз – терпению пришел конец. Я не мастер толкать воодушевляющие речи, и уж тем более не мастер отчитывать людей, которые работают на кухне больше меня, кто-то даже в два раза, и уж тем более не умею наказывать их. Хотя каждого – можно было бы отправить на склад разбирать овощи. Но сейчас мне нужно за шестой столик улаживать проблемы, которые в случае полного провала – безусловно отразятся на каждом из нас. Не хочу подставлять команду. Даже Эндрю, каким бы он ни был. Все мы начинали с низов и прекрасно знаем, каково это – ползать на земле и мечтать взлететь. Только падать вниз, обычно, очень болезненно.
[indent] Лили провожает меня к столику. – Айден Рамси, наш су-шеф, - представляет меня, делает шаг назад, чтобы оставить нас наедине. Точнее, под взглядами всех гостей ресторана, которые сейчас смотрят на нас и ждут. Выжидают моего следующего провала. А недовольное лицо и этот высокомерный тон нашей гостьи – лишь подливает масла в огонь. Прекрасно знаю, о чем пойдет речь, заранее готовился к этому, пока пересекал зал ресторана, приближаясь к ней. Удовлетворяю ее желание, опускаю свою личную ложку в ее тарелку – правило, которому придерживаюсь всю жизнь. И не потому, что брезгую – так принято у поваров, которые уважают себя и своего клиента. Прекрасно чувствую соль на языке. Настолько отчетливо, что не могу избавиться от кривого выражения лица. – Прошу прощения, блюдо готовил наш стажер, - указываю Лили взглядом на тарелку. Та поспешно цепляет супницу и уносит в сторону кухни. – Вам незамедлительно заменят его на новый, за счет заведения и, может быть, могу предложить Вам вина и десерт, - беру бутылку, аккуратно стоящую на столе. Наливаю, едва касаясь стекла бокала, крайней капле с горлышка не позволяю коснуться скатерти или полотенца, которое так ловко перекочевало на мою руку. – Десерт будет подан сразу же после, - Сюзи делает шаг ко мне, чтобы шепнуть о второй части заказа гостьи. – После Вашей пасты и обещаю ее приготовлением займусь лично я, - ставлю перед ней бокал с вином, отстраняюсь на секунду. Не знаю почему, но хотелось посмотреть в это бешеное лицо еще раз. Она не успокоится, пока не разнесет нас. Я сталкивался с таким типом людей. Обычно – их главная задача вкусно поесть и не потерять в деньгах. Поэтому лучше всего устроить скандал, чтобы привлечь внимание, играть на нервах и репутации заведения – именно это и происходит прямо сейчас. Я поддаюсь, но это не значит, что я не ужалю в ответ. Суп, возможно и был слегка (нет) пересолен, но… Господи, почему я постоянно стараюсь следовать правилам? Что за синдром отличника? – Наш официант принесет Ваш заказ через несколько минут, еще раз приношу извинения за доставленные неудобства, - не могу находиться рядом с ней больше ни секунды. Прямо чувствую энергетику негатива, исходящую от нее и не могу сопротивляться ей. Вот-вот взорвусь. В лучшем случае. В худшем – удавлю кого-нибудь на кухне.
[indent] Оказываюсь за дверью быстрей, чем вышел. – Живо, пасту на шестой столик, - есть шеф, - кто-то из поваров мигом переключается на выполнение задачи, пока я приступа к десерту. – Эндрю, - заставляю стажера вынырнуть из подсобки. – Господи, Эндрю, - не задаю лишних вопросов, лишь с сожалением смотрю на парнишку, на голове которого каким-то образом оказался капустный лист. Слышу смешки среди людей. – За работу, реще-реще, - хлопаю в ладони, заставляю их всех переключиться на то, что сейчас гораздо важнее. – Ягоды натереть на мелкой терке, сахара ровно чайную ложку, в сотейник, варить две минуты, на все про все у тебя есть три минуты, - даю указание, сам отворачиваюсь к плите. В глубокой миске замешиваю жидкое тесто, без сахара. Варенье, которое получится, если Эндрю ничего не перепутает – будет идеально дополнять тонкие, почти прозрачные блинчики, которые я пеку по три секунды на штуку на тонкой сковороде. Внутрь каждого отдельный вид полученного натурального варенья. Необычная подача, несколько капель сгущенки, горячего шоколада – блюдо готово к подаче. Но отношу я его самостоятельно, освобождаю Сюзи от общения с не самой приятной клиенткой. Впрочем, надо было бы заставить ее сделать это самостоятельно. Но – десерты – это моя специальность. Самое любимое в кухне и это – одно из новых блюд, которое вот-вот появится в меню.
[indent] - Десерт, - выставляю на стол перед ней блинчики, не задерживаюсь рядом ни на секунду. Ухожу. Сюзи подходи следом. Предлагает еще вина. Я исчезаю за дверью. И через несколько минут слышу оглушительный грохот. Возвращаюсь в зал и вижу, как Сюзи, почти плача стоит, раскинув руки в сторону, а наша гостья разрывается, словно сирена. Все ее платье залито вином. Я закатываю глаза, предвкушая будущий скандал. Наверное, блинчики она даже попробовать не успела. А Сюзи сегодня вечером потеряет работу. Как и, возможно, все мы.

[indent] Если бы я не видел происходящее своими собственными глазами (не все, конечно, но большую часть) – то подумал бы, что звук, который разносится по всему ресторану создает сбитая фурой львица. Рычащий, скулящий, такой громкий, что еле сдерживаюсь, чтобы не заткнуть уши. Головы поваров и всего обслуживающего персонала, как по щелчку пальцев появляются в дверном проеме. Все перешептываются, галдят и обсуждают. Буквально несколько минут, за которые я успеваю оценить размер ущерба, свою будущую перспективу дальнейшей работы тут и существование ресторана в этом городе вообще. Потому что, судя по замашкам и поведению – эта дамочка способна взорвать его без использования подручных средств. Одним взглядом. Ну, или ударной волной, судя по тому, как лихо она обкладывает официантку трехэтажным матом. – Работаем, работаем, - шикаю в сторону всех зевак, которые оставили кухню без присмотра. Какая халатность, Господи. Делаю пометку в голове о том, что в дальнейшем нужно будет обсудить с ними это и ресторанную этику, но сперва займусь проблемой куда более важной.
[indent] Мне достаточно нескольких шагов, чтобы оказаться возле бушующей от бешенства клиентки и отделить ее от Сюзи, которая вот-вот расплачется от такого сильного эмоционального потрясения. Чего уж говорить – большую часть моих собственных действий были на автомате, потому что я до сих пор не мог поверить в то, что видел сказочное мифическое существо, не знаю, Медузу ли Горгону, Фурию или Сирену, своими собственными глазами. Считаю до трех про себя. Раз за разом начинаю по порядку. Решаю, что увеличить до пяти – будет хорошей идеей. И продолжаю считать дальше. Раз. Она вскидывает руки, заставляя меня прикрыть глаза и сжать губы. Два. Она продолжает что-то орать, кидается на Сюзи, которая стоит теперь ровно за моей спиной, а мне приходится раз за разом перехватывать инициативу и преграждать им обеим путь. Три. Внимание блондинки полностью переключается на меня. Я скриплю зубами так сильно, что кажется весь ресторан слышит это. Четыре. Она лезет в самую душу, тыкая носом меня в мое же упорство, задевает за живое, ударяет по самому больному. Я сжимаю кулаки. Умоляю себя мысленно не совершить ошибку. Не к этому я столько лет шел. Не к тому стремился, что из-за какой-то взбалмошной, наглой, самоуверенной истерички потерять работу. По крайней мере не с записью о том, что применил грубую физическую силу по отношению к клиенту. Смотрю на нее, сжигаю взглядом, чувствую, как стекленеют глаза. Мороз по коже от того, что вижу перед собой. Еще никогда не думал, что смогу увидеть женщину, выглядевшую также хорошо, как и она – в таком состоянии. Ни одна добропорядочная дама из элитных кругов не позволит себе вот так вот орать на весь ресторан. Значит не из элитных кругов. Значит только хочет казаться, что оттуда, прямиком из золотой пеленки. Судя по внешнему виду и так хорошо подвешенному языку - старается заработать на себе, своем имидже. Думает головой. Точнее, языком и мало мозгами – просто то, что выскакивает из ее рта никак не вяжется с образом умной девушки. Наглая. Самовлюбленная. Бесит так сильно, что мне приходится еще сильнее сжать руки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладоней. Больно прикусываю губу, чувствую, что до крови. Это отрезвляет. Как и то, что происходит потом. Пять. И прямо сейчас продолжаю смотреть на нее, выслушивая весь тот поток дерьма, что она не стесняясь выплескивает мне. Как и десерт, который почти в ту же секунду оказывается на моей голове.
[indent] Ладно, я мог стерпеть оскорбления в свой адрес. Мог понять и хоть как-то объяснить ее поведение по отношению к Сюзи, отчитав ее за неуклюжесть и, быть может, где-то в глубине души понимая, что официант не имеет права на подобную ошибку, работая в таком ресторане. Но когда острый язык этой леди стал проходиться по мне, словно острая бритва – мне нужно было приложить такие усилия, каких я еще в жизни ни к чему не прикладывал. Просто ради того, чтобы закрыть рот и молча продолжать слушать это дерьмо. Терпение кончилось. И в тот момент, когда я открываю рот, чтобы хоть что-то ответить и навсегда попрощаться со своей карьерой – появляется еще одна ряженная блондинка, которая тянет свою обезумевшую подружку в сторону. Пытается увести отсюда. Но не успевает. Мы встречаемся взглядами. Темными и такими злыми, что еще чуть-чуть в воздухе бы сверкнула молния от повисшего напряжения. Все смотрят на нас, словно мы в театре, а главные герои этой комедии: я и эта ебнутая на всю голову блондинка.
[indent] Сюзи тянет меня за рукав в сторону. Я не сразу реагирую. Следую за ней по пятам, пребываю в каком-то странном состоянии, не-то шока, не-то больного восторга. До сих пор вижу это безумное лицо перед глазами. Вижу его в тот момент, когда цепляю со стола ключи от склада. – Дай сигарету, - стреляю у Эндрю сигарету, зажигалку. Не курю, но сейчас это просто необходимо. Как будто без никотина мои легкие превратятся в гребанный изюм. – Работаем, вечер еще не окончен, рабочий день тоже. У нас куча заказов, - ободрительные хлопки ладонями, вывожу всех из состояния молчаливого анабиоза. Слышу, как начинают греметь ложки и кастрюли, как начинает двигаться кухонный механизм. Снимаю с себя униформу, наспех, потому что на счету сейчас каждая минута. Выскальзываю на задний двор. В темноте не вижу собственной тени. Очерчиваю свое присутствие лишь огоньком от зажигалки, который передаю кончику сигареты. Затягиваюсь. Чувствую, как непривычно дым обдирает легкие. Выдыхаю дым, закашлявшись. Следующая затяжка приносит куда больше удовольствия, как и мои уверенные шаги на парковку. Глазами ищу автомобиль. Один из немногих, который безусловно будет отличаться от всех остальных. Не знаю уж чем, но был уверен, что узнаю его. Найди из тысячи одинаковых. И не сомневаюсь, когда подхожу к белому автомобилю – кидаю взгляд на черный кожаный салон, про себя замечаю, что если бы ее почаще трахали в, такой-то машине, была бы куда спокойней и уж точно не такой агрессивной. Ухмыляюсь этой мысли. Крепко сжимаю в руке связку ключей. Обхожу машину. Затягиваюсь. Огромными буквами, превозмогая неприятные ощущения от звука, последующего за прикосновение ключа к дверце машины, вырезаю на нем живописное, такое яркое, такое характерное для ее хозяйки слово – С У К А. Мне достаточно нескольких секунд, чтобы насладиться увиденным. Столько же требуется, чтобы осознать ошибку произошедшего. Но мне терять нечего. Даже если меня уволят – такие сучки, как она, должны знать свое место. И оно точно не в стенах нашего ресторана. Максимум – заднее сидение ее автомобиля.
[indent] Возвращаюсь обратно тем же путем. Докуриваю почти истлевшую сигарету, тушу ее о металлическую помойку. Захожу с черного входа обратно в ресторан. Униформа безбожно испорчена, как и колпак. Сука. Одно слово, которое так четко характеризует нашу гостью. – Она уходит. Гляньте, как английская королева, - я бросаю взгляд в маленькое окошко в двери. Провожаю ее, жду, когда хлопнет дверь, и не могу сдержать дикой улыбки. Шалость удалась. И она обойдется ей в приличную сумму. Примерно в ту, что она не стала оставлять здесь у нас, так и не оплатив свой заказ. Приятного аппетита, сука. Вернуться к работе у меня уже не получится, но контролировать процесс я все же еще в состоянии. Тем более, впереди длинная ночь, а завтра рабочий день и теперь нужно как-то попытаться вывести яркие пятна варенья с белоснежной ткани униформы. Впрочем, думать об этом получается плохо, потому что в моей голове отчетливо стоит это озлобленное лицо. И еще отчетливей, как оно будет искажено в тот момент, когда она увидит мой маленький подарок. Блюдо от су-шефа. Месть, которую я люблю подавать холодной.
[indent] И, если честно, я был уверен, что забуду об этом инциденте на утро. Как и было всегда, когда недовольные клиенты, грозившиеся разорвать наш ресторан на клочки, качали права и хлопали дверями. Но и на следующее утро я не мог выкинуть из головы события прошедшего вечера. Я чувствую себя как мокрая соль в солонке: не высыпаюсь. Бессонная ночь, как будто в каком-то бреду. И плюс ко всему отсутствие возможности выкинуть произошедшее из головы. Пытался с головой окунуться в работу, думать только об этом, но не получалось. Все валилось из рук, словно какая-то черная кошка перебежала мне дорогу, а я, черт возьми, этого не заметил. Просто все через жопу. И Эндрю сегодня как-то по-особенному тупо себя ведет, что еще чуть-чуть и я засуну эти помидоры ему так глубоко, что не вытащит ни один травматолог страны. И почему у меня в голове только мысли о том, чтобы что-нибудь куда-нибудь сунуть. Пора бы заняться личной жизнью, а не резать, шинковать, жарить и парить бесконечное количество блюд.
[indent] - Айден, тебя там просят выйти, - Хлоя, наш второй администратор, отвлекает меня от работы, в очередной раз, вызывая на лице нескрываемую эмоцию недовольства. Я кладу нож на стол, отодвигаю от себя все, что было на столе передо мной, чтобы ненароком не уронить, тем более, что сегодня повышенная нервозность – проявлялась все сильнее. – Дорежь, две минуты на огне, перемешай, - даю указания Эндрю. Внимательно слежу за тем, как он принимает информацию. Смотрит в глаза, кажется, понимает, что именно я от него прошу. – Добавишь фасоль, соевый соус. Тушить на медленном огне еще минут десять. Смотри не пересоли, а то я знаю, как ты можешь теперь, - бросаю в сторону, заставляю стажера смутиться, опустить глаза. – Кто меня спрашивает? – обращаюсь к девушке, которая все еще нервно мнется на месте. – Ты не поверишь, - вызывает на моем лице такое недоумение, что мне кажется, будто оно застыло не только на нем, но и в воздухе. – Сука, - произносит это вслух, заставляя всех присутствующих на кухне бросить взгляд в нашу сторону. Не могу сдержать нахальную улыбку. Вернулась значит. Интересное кино, получается. Несложно было догадаться, что это был именно я. Только кто сказал, что я в этом признаюсь? Вновь снимаю с себя униформу, на этот раз точно не покажусь ей на глаза, потому что это, черт возьми, единственная чистая форма и не дай Бог ей ее испачкать. Снова. – Энди, ты за главного, - я не уверен, что вернусь быстрее, чем будет необходимо, поэтому оставляю лучшего из поваров старшим – на всякий случай. Вдруг меня найдут через неделю в виде холодного трупа где-нибудь на улицах города под мусорным баком. Не хочу рисковать.
[indent] Выхожу из ресторана. Уже за версту чую эту негативную энергетику. Так, словно был знаком с ней уже много лет. Не подаю виду. Стараюсь сдерживать улыбку и самодовольное выражение лица, но эмоции сильнее, чем моя возможность и мое желание их контролировать. Сейчас я – не су-шеф. Сейчас я могу сказать ей все, что о ней думаю. Только пусть попробует открыть рот. И, о, да, безусловно она его открывает. Тешит мое самолюбие, не сдерживается в эмоциях. Такая злая и бешеная, что хочется приложить руку и обжечься от осознания того, что я вывел ее на такие эмоции. – Интересное сравнение, первый раз слышу, чтобы порядочные леди так коверкали слова, - не скрываю яда, не сдерживаю его. – За машину? – выглядываю за ее плечо, изучаю, прикрываю рот ладонью, чтобы скрыть улыбку. – А что с ней не так? Вполне себе нормальная машина, - пожимаю плечами, прячу руки в карманах джинс. Ну, не умею я скрывать эмоции. Слишком соблазнительно. Непередаваемое чувство бушующей агрессии, которую она пытается выплюнуть в мой адрес с помощью слов. – Платье сугубо на Вашей совести, или думали, что сможете махать руками, а я буду за это расплачиваться? Как насчет того, чтобы оплатить счет? Вы же не сделали этого, насколько я помню, да? Хм, - задумываюсь, будто пытаюсь наигранно припомнить этот момент. Помню его отчетливо. Издеваюсь откровенно. Неприкрыто. Вижу, как искажается ее лицо от злости, кипящей внутри, словно раскаленная лава в жерле проснувшегося вулкана. – Да, точно. Вы его не оплатили. А и по поводу платья. Никто не виноват в этом, только Вы. Наверное, думали, что вы жар-птица или, павлин или кем там себя представляют такие зазвездившиеся особы типа Вас? Мои понты позволят мне сказать это в лицо прямо сейчас, потому что я не в стенах ресторана и мне плевать что скажут обо мне сейчас. Я не потеряю работу, потому что вы не сможете приписать мое поведение, как несоблюдение этики, не сможете связать его с работой никак. От слова совсем. И что же теперь? Чем будете апеллировать? Деньгами? Богатым папочкой? Ой, так, наверное, в ваших кругах принято называть не отцов, а мужей, да? – меня несет так далеко, что я не могу остановиться. Говорю и не фильтрую. Вообще не думаю. Мозг остался, кажется, в стенах кухни, я просто вытащил его и оставил на столе. Эндрю, наверное, по ошибке уже сварил его в кастрюле. – Так что? Какой там ущерб? Во сколько тысяч это обойдется… хм... никому? Вы меня для этого позвали? В очередной раз облить грязью? Показать мне свое место в этой жизни, хотя кажется совсем забыли о своем, - тычу пальцем в ее сторону, не с целью обидеть. Жестикулирую и не могу остановиться. – Какое-то предложение было? У меня обеденный перерыв, и, если пообещаете не оторвать мне голову за следующим поворотом – предлагаю выпить кофе, - киваю в сторону соседней улицы. – Выпить, а не вылить мне его на голову, уточняю на всякий случай, - предложение звучит ошеломительно даже для меня. Не думал, что так ловко смогу выкрутиться из положения, поставить ее на место, судя по ошарашенному взгляду, впервые в жизни, осадить ее и как ни в чем не бывало пригласить на кофе. Черт, да что я такое делаю вообще? Не могу объяснить, просто стою и жду какой-то реакции. Она обязательно последует, потому что такие девушки – не умеют держать язык за зубами от слова совсем.

[indent] Ее ответ удивляет меня, и я даже не стараюсь скрыть своего удивления. Ее «да», звучит так, будто она только что выиграла Оскар и безусловно была готова к этому, зная о том, чье именно имя лежит в белом конверте. Но последующее «нет», заставляет мое лицо вновь изменится. Эмоция «ну, кто бы сомневался» и мою ухмылку не перекроет теперь ни что. Я молча случаю ее ответ, наблюдаю за тем, как она скачет с темы на тему, будто пытается в очередной раз поставить меня на месте. А-а-а, мальчик, все не так просто. Стой и смотри на меня, ведь я ахуенная, а ты только что вылез из местной помойки и выглядишь, как кусок дерьма. Ничего подобного. Никогда не считал себя таковым и уж тем более не позволю какой-то высокомерной, зазнавшейся сучке навязывать мне же подобное мнение о себе. Никому не удавалось, и ей уж тем более. Кто она такая? Думает, что если ездит на дорогой машине, одевается в брендах, пахнет безусловно дорогим парфюмом, который сейчас отчетливо чувствую, принюхавшись – может вести себя так, будто она первая леди, ну, или на худой конец английская королева? Ее замечание про мой географический кретинизм – отстукивает в голове обратным ответом, но я не планирую произносить что-то вслух. Не удостою ее такой чести. Не дам понять, что с какой-то стороны ее слова задевают, но не так, чтобы я бросился плакать или расстраивался из-за этого. Она, наверное, думает, что я из тех парней, что будут стелить под ее ногами ковровую дорожку из собственного тела, позволю растоптать себя? Унизить? Ее предложение реабилитировать ресторан в ее же глазах заставляет меня ухмыльнутся. – О, Ваше Величество, как я сразу не подумал, - не сдерживаю едкого комментария. Встречаюсь с ее недовольным взглядом, а в ответ улыбаюсь, будто получил нужную мне реакцию. Как глоток свежего воздуха. – Мне, наверное, следует надеть фрак, причесаться и вымыть руки с самым дорогим мылом, в ином случае Вы и порог этого ресторана не переступите, я угадал? – следующее фырканье в ответ на мое замечание. Считываю ее эмоции, словно сижу в ее голове. Наслаждаюсь ими, словно мне только этого и надо было. Не задумывался над рутиной собственной жизни, стандартными делами каждый день. Одно и тоже, словно по какому-то расписанию, которое заранее продумал кто-то свыше. А тут появляется она, наводит суету, поднимает все вверх дном и даже самых спокойных поваров и официантов, от которых кроме мычания в ответ ничего не услышишь – занервничать. На иголках были все. Со вчерашнего вечера. Каждый из нас ждал момента, когда позвонит директор и скажет свое громкое «мы все уволены». Но этого не произошло. Ее машина все еще поцарапана, как бельмо на глазу – красочная надпись. Я все еще стою тут живой и невредимый. Мы не выпьем кофе. Ее «да» оказалось очередной уловкой. Не стоило даже пытаться. Нужно было решить все по факту: что хотите? Денег? Не получите? Все? Валите на все четыре стороны. Но почему-то внутри меня засело какое-то больное ощущение, что просто так нас судьба не разведет. Не бывает таких совпадений. На ее месте любой другой человек уже сейчас стоял бы в кабинете полицейского, подавая заявление о преднамеренной порче имущества, оскорблении личности или что там еще можно приплести в этой ситуации. А она – приехала, ознаменовала свое присутствие таким громким словом, будто согласилась с тем, что я клеймом оставил на ее автомобиле. Все не просто так. Ее поведение за гранью разумного. Я не могу его объяснить. Просто провожаю взглядом, удаляющийся от меня автомобиль и кручу в голове план дальнейших действий на вечер. Точнее, на ночь.
[indent] До закрытия ресторана час времени. Я уже полностью отключен от рабочего процесса, занимаюсь подготовкой. Пред подготовкой. Все ингредиенты уже любовно вымыты Эндрю, мной агрессивно нарезаны и убраны в холодильник. Все, для того, чтобы паста получилась идеальной. Все, для того, чтобы десерт – на этот раз более сложный, чем какие-то там блинчики – получился восхитительным. Ничего, даже близко напоминающее просрочку, несвежесть или испорченность. Все идеально. До каждой капельки соуса. – Что ты делаешь? – Хлоя слишком любопытная для администратора, но мы работаем вместе с самого первого моего дня в ресторане, поэтому прощаю ей ее навязчивость. – Готовлю, - отвечаю, не отрываясь от работы. – Я вижу, но это не похоже ни на один из заказов, которые сейчас ждут гости, - говорит тихо, заставляя меня все же оторваться от идеальной формы чизкейка, который я так мучительно долго выкладывал слоями в бокалы. Самые простые бокалы из бара, но, так он выглядит еще аппетитней, нежели на тарелке. Отправляю в холодильник, вскидываю руку, чтобы отметить время. Как раз перед самым часом Х он будет готов. – Что за допрос с пристрастиями? – спрашиваю, не смотря на нее, возвращаюсь к закипающей в кастрюле пасте. – У нас не хватает рук? Гости чем-то недовольны? – в ответ слышу спокойное «нет», поэтому продолжаю говорить, - тогда в чем проблема? И почему я должен отчитываться? – перемешиваю воду, накрываю крышку. Ложку откладываю в сторону. – Я просто спросила, - она делает шаг назад, будто боится, что я не выдержу и ударю ее. Господи, неужели я создаю впечатление такого человека? Сомневаюсь. – Что-то не так? – читаю на ее лице неуверенность, причем так отчетливо, что начинаю накидывать так много различных вариантов, которым не обрадуюсь, что настроение, а оно и без того было не самым лучшим, становится хуже. Я мрачнею на глазах. – Что не так, Хлоя? – она пожимает плечами в ответ, делает еще один шаг назад. – Я хотела отпроситься на следующую смену, мне очень надо, а ребята говорили, что к тебе не стоит подходить, потому что ты и так очень злой, - говорит это, и по лицу вижу – не думает, что говорит. Поражается собственной смелости, как и я. – Интересно, - окидываю взглядом коллектив, который прямо на глазах наращивает темп работы, будто все сроки сгорели, а гости вот-вот выломают нашу дверь. – Сколько у нас столов не закрыто? – прохожусь по рядам поваров, поправляю крышку на своей пасте, сую ложку в бульон, о котором опять все забыли. – Пересол! Стакан кипятка, мясо убрать сейчас же, - хлопаю крышкой кастрюльки, двигаюсь дальше. То тут, то там, досаливаю, досыпаю приправ, делаю все то, что делал каждый божий день. Кажется, могу по одному лишь запаху определить пересоленное или недосоленное блюдо. – Три стола, - я киваю в ответ на услышанное. – Поговорим, как закончим, а сейчас пошевелимся, время позднее, все мы устали и хотим домой, к семье, собаке или к телевизору, - не мастер на мотивационные речи, но каждый раз они как-то волшебно действуют на сотрудников. Осталось совсем чуть-чуть. Гости довольны – вижу один столик в окошко двери. Возвращаюсь к готовке своих блюд на показательный вечер. Почему-то переживаю, хотя знаю наверняка, что все приготовлю идеально. Делал это сотню, нет, тысячу раз и перепутать ничего не могу. Как раз через полчаса будет готова паста, к ней останется добавить лишь соус и мясо. Контейнеры с фольгой, чтобы не потерялось тепло. Мы не останемся в ресторане, потому что, нужно быть полным идиотом, чтобы оставаться тут. Как минимум, под прицелами камер, постоянно находящихся в состоянии записи – сложно будет объяснить, что именно здесь происходило, даже если все обойдется и мы мирно поужинаем. Но я сомневался в подобном раскладе событий. Поэтому заранее продумал другой вариант. Он появился в моей голове внезапно и стал идеальным решением всех проблем. Кроме той, что эта дамочка может посчитать приготовленные блюда – не моими. Мне плевать. Я же отстаиваю честь ресторана, а не свою. На этот раз все в руках спорится. Будто черная полоса закончилась утром, оставив на асфальте следы от шин чужой машины.
[indent] Сотрудники расходятся по домам. Счастливая Хлоя получает свой заслуженный выходной, и в приподнятом настроении одна из последних покидает ресторан. Остаюсь только я. Тушу свет в гостевом зале. Рефлекторно поправляю скатерти, смахиваю невидимую пыль с и без того до блеска вылизанных столов и идеально белоснежных скатертях. Возвращаюсь на кухню, чтобы закончить сборы. Вскидываю руку. На часах полночь. У меня есть полчаса, чтобы собрать наш ужин, переодеться и закрыть ресторан. Дубликат ключей отдал одному из поваров – он живет неподалеку, и одним из первых приходит на работу с утра. Вместе с официантами, которые готовят зал. Слаженный механизм, в котором никогда не было сбоев. А я в свою очередь стал давать их слишком часто, будто мой механизм не смазан, скрипит и еле двигается под натиском ответственности и отсутствием выходных дней. Не могу оставить ресторан надолго. Переживаю, словно это мой ребенок, за которым не сможет приглядеть никто лучше, чем я сам. Не знаю, чем все закончится, отпускаю от себя мысли, что завтра все же не выйду на работу – и продолжаю собираться. Времени в обрез. Слишком мало.
[indent] Пасту укладываю в контейнер, умудряясь даже в нем уложить все в идеальной подаче. Специально выбираю узкие контейнеры, чтобы при транспортировке ничего не испортить. Думаю так, словно я великий стратег, на деле – мастер своего дела. Укомплектовываю все в бумажный пакет. Прижимаю контейнеры бутылкой вина. Одалживаю в баре, уже давно закрывшемся, два бокала. Забираю из холодильника десерт. Все остальные необходимые мелочи – укладываю в отдельную коробку. Вилки, ножи, салфетки. Все, что может понадобиться во время подобного ужина. Проверяю все ли на кухне выключено и вымыто, тушу свет и покидаю ресторан через заднюю дверь. Спешу на парковку к своему пикапу. Да, машина не та, что я испортил прошлым вечером, но надежная. И только пусть попробует эта зазнавшаяся сучка хоть что-нибудь сказать о ней. Вряд ли наш разговор будет продолжен, ведь она окажется на обочине в ту же секунду.
[indent] Отгоняю машину к главному входу. Не глушу, потому что уже вижу главного критика сегодняшнего вечера возле дверей. Вылезаю, демонстративно громко хлопаю дверью. – Мы не останемся в ресторане. У меня появилась идея получше, еда с собой, так что – садитесь, - киваю в сторону машины, - не карета, но есть колеса и мотор, а значит до пункта назначения определенно доберемся, - в темноте не вижу ее эмоций, но почему-то отчетливо представляю ее реакцию. Недовольна. Безусловно. Думала остаться тут, вырядилась так, будто мы идем на свидание. А может, она действительно восприняла мое предложение, как... что-то подобное? Ну, может кофе. Попытка узнать ее с другой стороны – ведь со стороной чокнутой суки я уже познакомился. Движется в мою сторону, бормочет недовольно – вижу это по губам, но не разбираю слов. Открываю перед ней дверь, помогаю забраться, ведь в такой юбке вряд ли просто будет залезть в машину, ступеньки которой на уровне твоих коленей. Закрываю дверь. Сам сажусь на водительское сидение, привожу пикап в движение и выезжаю с парковки. – Я знаю, что вечер изначально планировался иначе, но я решил внести свои коррективы, ведь мы живем в свободной стране, и я не нахожусь в Вашем рабстве, - не могу прекратить обращаться к ней на Вы, просто потому, что все еще чувствую осадок «клиента», который исходит от нее, вместе с нескрываемым раздражением. Не знаю, на что она так злится, но и спрашивать не планирую. – Но если реабилитировать ресторан, то так, чтобы это случилось наверняка, - давлю педаль газа, заставляю машину приятно заурчать. Несусь по практически пустому шоссе, не обращая внимания на посторонние виды. Еду по известному маршруту. Совсем недолго. Выезжаю за пределы города, открываю перед нашими глазами океан и длинную полоску пляжа. Прибой океана слышу даже из машины. Погода сегодня улыбалась весь день, и сейчас безусловно – улыбнется снова.
[indent] Съезжаю вниз, чувствуя, как вязнут колеса в песке, но уверен, что выберусь отсюда, потому что и сам часто видел, как приезжали сюда туристы и местные жители, чтобы приятно провести время. Вдвоем или в компании. Делали селфи, пили пиво, пели песни, сидя возле костра. Раньше люди фотографировались не на аватар, а на память. Раньше все было иначе. Но сейчас - это не имело значения. Паркуюсь так, чтобы задняя часть машины оказался лицом к океану. – Приехали, - глушу мотор, вылезаю из машины. Помогаю своей спутнице вылезти следом. Чувствую некую неловкость. Но, кажется, она приятно удивлена тому месту, куда я ее привез. – Не были здесь ни разу? – я был, один, в основном тогда, когда было особенно паршиво. Это место успокаивало меня. Позволяло подумать, перезагрузиться. С заднего сидения забираю все необходимое. Стелю плед в кузове, выставляю контейнеры с едой, коробку с приборами и салфетками – рядом. Вино не открываю. Даю понять, что оно с собой, и я безусловно сделаю все, как положено. Только сначала. – Позволите? – киваю в сторону высокого кузова, даю понять, что сама не заберется. Дожидаюсь неловкого кивка, за талию усаживаю ее сверху. Оказываюсь рядом. – Не ресторан, но еда от этого не вкусней не станет, а вид и звездное небо, безусловно помогут мне реабилитировать мой ресторан и не платить за то, чего я не делал, - не отступаю от своего. Не буду соглашаться с этим. Но итог нашего небольшого пари мне нравится. Потому что здесь, под звездным небом, в окружении песка, и шума волн – как-то иначе смотришь на все. Еда здесь вкусней. Воздух чище. Вино слаще. И люди – откровеннее. Не планирую залезть к ней в душу, но почему-то все сегодня на это намекает. Даже ее чрезмерная, совсем не свойственная ей, я уверен, молчаливость. Я открываю бутылку вина. Разливаю по бокалам, вручаю один ей, вместе с вилкой. Контейнер с пастой – ей на пробу. Сам делаю глоток из бокала, но к еде не притрагиваюсь. - Приятного аппетита, - приглашаю начать. Хочу, чтобы она съела все, до последнего кусочка. И сказала, насколько я хуевый повар. Дорос ли я хотя бы до этого? Или мне все же стоит сменить работу?

[indent] - Я всегда делаю самую лучшую пасту, - отвечаю, не скрывая своей самонадеянной улыбки. Да, я знал это, был уверен, что лучше моей пасты – она не попробует в жизни уже ничего и никогда. Ну, максимум, кто сможет меня переплюнуть – я же. Да, заявляю это открыто и уверен, что так и будет. Проверять не хочу. Все же падать, в момент, когда воздушный замок в голове сдуется, очень больно. – Не старая, просто это элементарные правила приличия, этикет там, знаешь, все такое. Ну, и безусловно линия отношений: клиент – продавец. Я продаю. Ты – покупаешь, - именно этим и занимается прямо сейчас, когда отправляет в рот первую порцию пасты. Отводит взгляд, не решаясь больше произнести ничего, что безусловно красной тряпкой бьется в ее голове.
[indent] Любому повару, какого бы уровня он ни был – новичок, профессионал или мастер на собственной кухне дома – приятно, когда его блюдо пробуют, когда им наслаждаются, не скрывая эмоций. Мадам напротив активно лишает меня этого наслаждения, старается скрыть весь спектр эмоций, который так или иначе проявляется в чертах ее лица, в мимике, хотя слова говорят абсолютно об ином. Не слушаю, что она говорит. Понял, что ее слова на девяносто процентов ложь, поэтому проще считывать информацию, истинную в своем существе, с лица и ее жестов, невербальных знаков, которые она не может скрыть. Я смакую их вместе со следующим глотком вина. Не знаю почему, но не могу контролировать это жадное скольжение глазами по ее лицу, от глаз, ниже к носу, то как она морщится, но не в попытках выразить свое недовольство, а наоборот. Ниже к губам, которые она облизывает, не позволяя остаться ни одной капли соуса. Черт, прекрати, Айден. Моргаю, отвожу взгляд, кидаю его куда-то в сторону, занимая рот стеклом бокала. Не делаю глоток, лишь по-детски глупо жую стекло, и все же, чтобы в очередной раз не выглядеть «мальчишкой» с такими-то повадками – делаю глоток. Не могу выкинуть из головы тот факт, что СЛИШКОМ долго пялился н нее, хотя она мне совсем не нравилась. Наглая и самовлюбленная. Надела себе на голову корону и пользуется этим. Думает, что она королевских кровей, откидывает чужое мнение, ни с кем не считается. Может обидеть и даже не подумать об этом. Если бы она жила в нашем квартале – девчонки оттаскали бы ее за волосы уже давно, поставив на место и заткнув за пояс этот отвратительный, просто невыносимый характер. Ощущение, будто все, что она делает – состоит из сплошного притворства. И в момент, когда до моего разума доходит эта мысль начинаю думать совсем иначе. Что если все ее поведение, сейчас, тогда в ресторане, каждая ее попытка быть выше остальных – лишь защитная реакция, маска, притворство? Если так, то я почти поверил. Ладно, не почти. Стыдно признать, но я поверил ей. Потому что выглядело натурально. Настолько, что появилась уверенность – она всегда такая. Невыносимая. И почему я вообще думаю об этом, как будто даже сейчас пытаюсь найти оправдание поступкам людей? Что за глупая привычка. Надо избавляться от нее. Пока не довела до необратимых последствий.
[indent] - Мой характер никакого отношения к моей работе не имеет, - бросаю в ответ, словно так, между прочим. – И он не настолько паршивый, как может показаться на первый взгляд, просто я привык вести себя с людьми также, как и они со мной, - пожимаю плечами, вновь делаю глоток. Вино расслабляет, но не дает уверенности, что за следующим глотком, я не начну говорить что-то из ряда вон выходящее. Лишнее. – Ты пиар-менеджер? – приподнимаю бровь, ухмыляюсь собственным наблюдениям. – Стоило сразу это понять, потому что только они способны раздуть из мухи слона, и из какой-то мелочи целую проблему, - это так, по факту, не могу сдержаться, чтобы не обратить ее внимание на такое вопиющее поведение. До сих пор в голове стоит ее обозленное лицо, как будто кто-то залил ее платье не вином, а дерьмом и от него невозможно избавиться, как, например, от запятнанной репутации. – Вы все ведете себя так, словно у вас на голове корона? Или от этого рейтинг клиентов растет? Просто иначе я не могу найти объяснение вчерашнему скандалу, - пожимаю плечами, внимательно слежу за ее реакцией. Сейчас она выглядит куда более расслабленной, чем по пути сюда. Как будто путь к ее расслабленности лежит через контейнер с едой. Извините, с вкусной едой, потому что иначе быть не может, судя по ее наслаждению на лице. О, она снова пытается скрыть его, словно это что-то постыдное – признать тот факт, что кто-то оказался выше ее ожиданий. – По сути, всю жизнь, по факту, в должности су-шефа я уже второй год, - хочу добавить, что в своих кругах считаюсь самым молодым су-шефом в городе, но останавливаю себя после ее следующего замечания. Обращаю внимания на ее животный порыв облизать контейнер, она уже почти подтягивает его к лицу, а я так беспардонно обламываю ее кайф. Забираю контейнер из рук, убираю в сторону. Улыбаюсь так самодовольно, что сводит скулы. Внутри разливается приятное тепло. Победа. Такая притягательная, такая приятная, не сравнимая ни с одной эмоцией на земле. Ей не обязательно говорить о том, что я хороший повар, но для окончательного удовлетворения моих кулинарных способностей и, безусловно, моего эго – стоило бы открыть рот и сказать что-нибудь подобное. Ну, или хотя бы отдаленно напоминающее. Но с ней все не так просто, уверен, что не услышу ничего подобного, поэтому наслаждаюсь тем, что имею. – Я не добиваюсь финальной оценки, я не на экзамене по кулинарии, я прекрасно знаю, что отлично готовлю, потому что как бы иначе я стал су-шефом самого известного в городе ресторана? – после следующей моей реплики уверен, последует очередное несдерживаемое фырканье и недовольство. Но этого не происходит. Удивляюсь ее сдержанности. Вряд ли это произошло, если бы ее рот в очередной раз не был занят ложкой с моим десертом. Прикрывает глаза от наслаждения, а я снова бросаю взгляд на губы, которые она облизывает. Черт, Айден. Хватит! Последствия тяжелого рабочего дня и бокала вина? Что происходит? Что за дурацкие мысли в голове, что за попытки приблизиться. Блять, не смей даже думать об этом. Эта птичка не твоего уровня. Она же... Она же ударит, размажет, сотрет с лица земли. Ты же ничтожество по сравнению с этой королевой, ведь именно так она себя и преподносит, даже сейчас, когда наслаждается десертом. Но, но. Но? Какие «но», Айден. Не смей. Ты ведь даже не знаешь ее имени. И ведь действительно – не знаю. Смотрю в глаза, которые сейчас почему-то очень близко, словно кто-то придвинул камеру. Что? Как?
[indent] Дергаю головой, отстраняюсь, потому что обнаруживаю себя на несколько сантиметров ближе к ней. Как это произошло, не знаю, но как будто какая-то невидимая сила тянет к ней прямо сейчас. Не стоило пить. Не стоило приезжать сюда, потому что атмосфера подталкивает к безумным поступкам, каким-то неконтролируемым действиям. Отвечаю на ее сигналы. Чувствую их так открыто, почти слышу в воздухе повисающую неловкость от того, что молча слежу за ней. – Я не преподносил тебе свой характер, - фыркаю, ухмыляюсь, - я преподнес свою работу и свой ресторан. Остальное меня мало волнует, - ну, вообще-то нет. Вообще-то меня возмущает почему это у меня паршивый характер. Вообще-то я был самым милым в классе, да и на работе держусь только благодаря способности лавировать между злым и добрым полицейским. И почему никто этого не замечает, не понимаю. – То есть все должны равняться на такой идеал, как ты? – ухмыляюсь, на этот раз как-то нервно. И почему она уже во второй раз повторяет, что я ей не нравлюсь? Старается убедить саму себя или что? Какой в этом смысл? Продолжаю наблюдать за ней, слушаю то, что говорит, хочу возмутиться на все эти беспочвенные замечания в свою сторону. – Все должны быть как кукла «Кен», чтобы тебе нравиться? – не скрываю своей реакции. Неприятно. И почему она все еще разговаривает и несет какую-то ерунду? Это что предложение о работе или условия, которые она ставит мне? А зачем? Господи, как много вопросов и как мало ответов, а она все говорит и говорит. Плевать я хотел на то, что обо мне подумают, кому я нравлюсь, а кому нет. Меня это мало интересует. Я работаю поваром, а не моделью для известного журнала. Я должен делать работу руками, а не лицом. – Инцидент с машиной? Не понимаю, о чем ты, - вновь отвожу взгляд и если бы она знала меня лучше, то безусловно поняла бы этот неоднозначный жест. Реакция на ложь, когда не могу смотреть в глаза и откровенно врать. Отворачиваюсь, потому что при контакте глаза в глаза – говорю только правду. Иначе зачем все это нужно? Господи, почему в моей голове столько мыслей? Я уже не выдерживаю. Наверное, это потому что она говорит. Безостановочно. Как будто кто-то загрузил в нее сто тысяч реплик, и она все решила испробовать на мне. Подкалывает, осуждает, снова и снова пытается подтолкнуть на изменение имиджа и вообще – изменение меня самого. Черт с два. Нормальный у меня характер. Нормально я одеваюсь. Нормально выгляжу. Люди со мной работают не просто так, наверное, не такой уж я и паршивец, верно? Хочу воткнуть что-нибудь, снова пытаясь оправдать себя и свое поведение, но вместо этого поступаю настолько абсурдно и глупо, что – дайте мне пистолет и верните назад на тридцать секунд – я выстрелю себе в голову.
[indent] Сокращаю расстояние так быстро, что не успеваю вздохнуть. Касаюсь ее губ в поцелуе, пытаюсь заткнуть, сбить с толку, заставить забыть все то дерьмо, что она продолжает говорить почти без остановки. Алкоголь развязывает ей язык, а меня толкает к необдуманным поступкам. Не свойственная мне роскошь. То, чего никогда не позволял себе делать, но почему-то именно сейчас – позволил. Неконтролируемо. Несознательно. Мысль, плотно засевшая в голове, под самой коркой мозга, не давала покоя до тех пор, пока я не привел ее в исполнение. Не чувствую полноценного сопротивления. Лишь шок. Который испытываю и сам. Не знаю зачем это сделал, не могу объяснить. Просто захотелось. Просто поцеловал. Просто. Все, сука, просто, только на словах, а на деле… Как это объяснить самому себе не знаю. Как и то что делаю дальше. Продолжаю целовать. Встречаюсь с запоздалым сопротивлением, с которым расправляюсь быстрее, чем ожидал. Чувствую ее ладонь, упирающуюся в мою грудь, в попытке отстранить. Совсем несильно, будто находится в состоянии принятия решения. Тянется ко мне, встречным поцелуем. Действует на инстинктах, сопротивляется, потому что отказывается принимать такой простой факт – она врала сама себе и ее попытки доказать, что нарисованная, ненатуральная красота – гораздо соблазнительней – лишь попытка забить голову лишней информацией. Ее слишком много. Информации. Она не позволяет расслабляться, а ей именно это сейчас и нужно. А мне нужно, чтобы она прекратила искать во мне изъяны. Не утверждаю, так же громко и откровенно, как она, что я идеал – совсем нет. Но и на того клоуна, каким она меня выставляет, я не похож.
[indent] Отстраняюсь, чтобы глотнуть воздуха, потому что легкие уже вопят от недостатка кислорода. Жду какой-то реакции, безусловно возмутительную, полную ненависти и негатива, но не получаю ожидаемого. – Таким тоже не нравлюсь? – мысль в голове озвучивается вслух. Я поражаюсь собственной наглости и смелости. Да уж, в любой другой ситуации я бы, наверное, уже бежал до китайской границы, а сейчас сижу тут, в такой соблазнительной близости к ней и позволяю себе подобную наглость. Говорю такие вещи и не чувствую угрызений совести, потому что… не знаю. Я вообще уже ничего не знаю. Не понимаю. Действую, согласно каким-то инстинктам, ранее мне неизвестные. Не могу объяснить зачем снова это делаю. Снова целую ее, на этот раз как-то по-особенному жадно, будто таким образом пытаюсь доказать ей неправильность ее мнения. Вырываю наружу ее ложь. Не нравлюсь? Тогда почему сама же притягивает меня к себе, словно боится, что я отстранюсь снова. И это совсем не похоже на попытку проявить нежность. Даже в поцелуях чувствуется озлобленность, неконтролируемая яростью. Наверное, она действительно злится. На меня или на себя – это не имеет никакого значения. Я продолжаю делать это. Целовать ее, руками аккуратно изучаю ее тело, словно ищу стратегически важные точки. Кнопки управления. Совершаю, наверное, самую главную ошибку в своей жизни, но не уверен, что буду жалеть о ней в ближайшее время, впрочем, как и потом. Путаюсь в собственных решениях, сажусь на эмоциональные качели, которые берут разброс от неконтролируемой ярости, до бесконечной нежности, с помощью которой хочу показать ей свою истинную сущность. Встаю на воображаемые весы, где каждое мое последующее движение качает их чаши в противоположном друг другу направлении. Притягиваю ее к себе, ближе, не останавливаюсь ни на секунду, даже при условии, что в легких уже неприятно покалывает. Не решаюсь делать что-то еще, торможу самого себя, не позволяю рукам ползти выше. Не хочу пользоваться положением, ситуацией, хотя отчетливо понимаю, что все сейчас не в мою пользу. Хожу по лезвию ножа, норовлю свалиться в бездну, из которой никогда не найду выхода. Она убьет меня, затопит, снова унизит, сравняет с землей. Потому что может. А я – нет. В моих руках куда больше власти, чем я могу себе позволить, и осознаю это полноценно, когда ее руки тянут с моих плеч куртку, в попытке избавиться от нее совсем. Помогаю ей, скидываю куртку, придвигаюсь к ней, становлюсь еще ближе, хватаю воздух губами рядом с ней. Разрываю поцелуй, на мгновение, не хочу отстраняться, движимый каким-то нечеловеческим желанием. Воздуха так мало, даже здесь, на улице, под открытым небом. Вокруг ни души, никто не помешает мне, ей. Нам. Черт возьми. Даже при условии ее хамского поведения, она так сильно сносит крышу, что я не в силах сопротивляться этому. Снова и снова прикасаюсь к губам, рвано, еле ощутимо, не даю насладиться поцелуями полноценно. Опускаюсь ниже, по шее, заставляю выгнуть шею в ответ на мои прикосновения. Слышу, как тяжело она выдыхает, и этот вздох больше похож на стон, который она так отчаянно сдерживает. Рука ползет по коленке, по нежной коже выше, в интимной близости с разрезом юбки. Соскальзываю выше по бедрам. Выше на талию. Сжимаю кожу чуть сильнее, притягиваю к себе, не в состоянии вновь разорвать поцелуй. Такой жадный, как будто ни я, ни она не позволяли себе целоваться вот так просто уже несколько тысяч лет. Перед моими глазами новая, сумасшедшая цель, которую я собираюсь достигнуть прямо сейчас. И нет, в ней нет ничего пошлого или наглого. Просто хочу сорвать с этого лица маску надменности. Пусть покажет себя настоящую, а не под толстым слоем своего наглого характера, которым она так умело научилась прикрываться. Я не удивляюсь. В этом городе – иначе никак. Либо ты грызешь и убиваешь. Либо тебя. Но со мной сейчас все это ни к чему. Покажи мне, что ты из себя представляешь на самом деле. Я помогу. Только покажи. Сорвись в пропасть, позволь себе чуть больше, чем бесконечная работа, скачки по заданиям и тысяча планов на день. Пора остановиться. Сделать глубокий вдох, чтобы полноценно передать его ей. В следующем поцелуе. В каждом из них, потому что не могу остановиться. Отказываюсь это делать. Наслаждаюсь. Как безумец.

[indent] Мне кажется я попал в какую-то паутину, из которой теперь вряд ли смогу вырваться на свободу. С каждым поцелуем, она затягивает меня все дальше, и даже тот факт, что я вполне осознаю тот факт, что – это убьет меня – продолжаю. Как будто это изменит ее характер? Как будто я могу хоть что-то изменить в этой гребаной жизни, в этом гребаном мире, кроме самого себя. Но почему-то отчаянно пытаюсь. Затыкаю ей рот так нагло и беспардонно. До сих пор поражаюсь тому, что не последовало вполне разумного и очень агрессивного – судя по ее характеру и манере поведения – сопротивления. Не чувствую его от слова совсем. Наверное, поэтому продолжаю. И продолжал бы. Если бы только не один телефонный звонок, который словно ударной волной относит нас друг от друга.
[indent] Она вскакивает на ноги, а я молча удивляюсь тому, как она не переломала ноги в момент, когда вылезала из кузова. Отвожу взгляд куда-то в сторону, пытаюсь осознать произошедшее, но не могу, потому что данное поведение не соответствует логике. В нем не было смысла. В моих поступках не было смысла, кроме дикого желания заткнуть ее. Она реально очень много разговаривает. Слишком много. Как я мог поступить иначе, если не мог слушать эти надменные речи, как будто она правит миром, а я так, где-то на помойке себя нашел. Поставить ее на место, естественно, таким образом просто невозможно. Тогда зачем, Айден? Какого хрена ты вообще творишь? Тебе проблем мало? Решил связаться с акулой, которая сомкнет челюсти на твоей шее, прокусит артерии и даже не заметит. Я для нее – мелкая бесполезная рыбешка. Она, наверняка, крутится среди таких шишек, которые мне и не снились. А быть может – это мой шанс? Один на миллион. Такой, каким мечтают и желают воспользоваться многие – пробить себе дорогу к известности с помощью правильных людей. В моем окружении нет никого кроме поваров, но даже они меркнут на ее фоне. Потому что то, как она себя преподносит и как разговаривает – явно не сравнится с тем, что я слышу от людей своего общества. И теперь я вполне четко ощущаю пропасть между нами, и с каждым произнесенным ею по телефону словом – она становится все больше. Как будто меня уносит ударной волной, а я изо всех сил продолжаю удерживаться руками за невидимый выступ. Как же это глупо. Мои поступки – глупые, как и их истинный смысл. И, наверное, можно придумывать что угодно, рассуждать и размышлять на протяжении всей жизни, но отрицать того факта, что я прямо сейчас продолжаю откровенно пялиться на нее будет еще более глупо. Потому что именно этим я и занимаюсь. Не замечаю, как облизываю губы, в момент, когда она неосознанно делает это, продолжая рассыпаться в самых нецензурных выражениях, которые я когда-либо слышал от девушек. Удивительно. Такая сила. Такой бойкий характер. А в момент, когда ее целуешь – такая… спокойная? Она не показывает эмоций, как будто держит их в узде. Но рано или поздно они вырвутся наружу и, наверное, тогда – конец настанет всему живому. Интересно, у нее мужика сколько не было? Лет сто? Судя по тому, Какая она нервная, напряженная и вечно в работе – сложно думать иначе. Свиданий не было, ведь у нее клиенты и рабочие встречи. Секса уж подавно. Наверное, поэтому она так тянулась ко мне. Не стоит обольщаться лишний раз, Айден. Ты просто очередной мусор, который она выкинет на помойку, при удобном случае. Если только ты этим мусором станешь. А я, насколько мне казалось до сегодняшнего момента, совсем не был похож ни на что подобное.
[indent] Возвращается обратно. Подаю ей руку, чтобы помочь залезть, но она упрямо игнорирует мой жест. Не чувствую обиды, лишь ухмыляюсь, незаметно для нее, качаю головой – наблюдаю за тем, как она забирается наверх. В первый раз видимо не успела сообразить, иначе отказалась бы от моей помощи еще тогда. – Понятно, - поджимаю губы, утвердительно киваю головой. Больше сказать ничего не могу. Она отодвигается, как будто намеренно дальше от меня. Оставляю это без комментариев, потому что чувствую, как начинаю нервничать. Как будто все идет не по плану. Какому-то идиотскому плану, который я, блять, даже не составлял. Но это ее холодное безразличие просто выбивает у меня почву из-под ног. Я начинаю злиться. Честно. Так сильно, что хочется выбить из ее рук стакан с десертом, а потом схватить за горло и очень долго изучать этот сумасшедший страх в ее глаз. Она совсем меня не знает, но почему-то думает, что может позволять себе делать все. Отвечать на мои поцелуи, а потом вот так целенаправленно отстраняться? Видимо моя теория про мусор прямо сейчас находит подтверждение. И не бывать этому, никогда. И я собираюсь сказать ей, что-нибудь едкое и токсичное, но не могу. Потому что говорит опять она. И пусть совсем недолго, и вроде даже какую-то ерунду – честно говоря, я практически не слушал ее после того, как в ее руки попал десерт – все это не имело значения. Потому что ее дальнейшие действия – окончательно ставят меня в тупик. То как она ест десерт пальцами, совсем не стесняясь ни моего присутствия, ни моего черт возьми желания, которое я кажется обозначил довольно ясно. Играем в какие-то идиотские игры, где она думает, что победит, а я придерживаюсь политики зрителя. До тех пор, пока хватает сил и нервов. До тех пор, пока не закончится гребаный десерт. Или раньше. Потому что ее предложение звучит настолько неоднозначно, что мне только и остается, что нервно облизаться. Господи, да что она делает со мной? Что это за болезненное влечение к человеку, с которым мне никогда, мать вашу, в этой гребаной жизни ничего не будет светить, даже если я заберусь на кулинарную вершину за два дня. Она дала ясно это понять. Наверное, поэтому мне хочется ее еще больше.
[indent] - Хочу, - отвечаю, выдерживаю длительную паузу. И совсем плевать, как она воспримет мой ответ. Вообще не думаю. Отказываю это делать, как и мой мозг отказывается фильтровать информацию. Наблюдаю за ее реакцией, наслаждаюсь ей, как только что она наслаждалась десертом, приготовленным моими руками. Подаюсь вперед. Сокращаю расстояние, ведь ей некуда двигаться – позади стенка кузова. Выхода нет. Она загнала себя в угол, а своим предложением поставила на своем спокойном вечере крест. Впрочем, кто сказал, что он изначально должен был быть спокойным? Господи, когда я перестану рассуждать на тему: «планирование и факт». Все проще, чем кажется, не нужно усложнять. Поэтому остаюсь в соблазнительной близости с ней. Внимательно смотрю в глаза, как будто принимаю важное решение в своей жизни. – Отвезти тебя домой, - не отвожу взгляда в момент, когда произношу это. Слежу за реакцией, изучаю ее, стараюсь запомнить момент, когда обломил ее. Примерно также, как она сделала это совсем недавно. И неважно, что ее вины в этом не было – она могла не отвечать на звонок и уж тем более не отсаживаться от меня так далеко. Сделала это показательно, как и я делаю это прямо сейчас.
[indent] Отстраняюсь. – Ты можешь доесть десерт в машине, - не смотрю на нее, а сам кручу в голове каждый свой последующий шаг. Я не знаю где она живет, да и кто сказал, что под словом «дом» я подразумевал ее квартиру? Такой оговорки не было. И раз уж она так сильно хочет поиграть в попытку соблазнения, то я – еще больше люблю играть на чужих нервах. Это еще интереснее. Доводить до состояния психоза, особенно, когда получаешь такую яркую реакцию, как у нее. Вводить в ступор также, как это делает она – бесцеремонно, без предупреждений. Собрать все, что было в кузове. В очередной раз получить отказ на помощь вылезти из кузова. Пускай. У нее осталось совсем немного времени для того, чтобы полноценно насладиться крупицами своей власти, подпитываемой отвратительным характером. И если бы не он, вряд ли она бы меня заинтересовала. Наверное, со мной что-то не так, раз я продолжаю все это, наивно веря в то, что не получу по морде в момент, когда остановлю машину возле своего дома. И до этого момента осталось совсем немного, потому что ехать по ночной дороге, когда машин совсем немного, кажется приятным удовольствием. Но не когда осознаешь, что следующая остановка может стать решающей.
[indent] Торможу машину возле жилой многоэтажки. Здесь всегда слишком людно, даже в будни, и это должно стать неплохой мотивацией для того, чтобы не бояться меня. В ее глазах немой вопрос, на который я спешу ответить почти сразу, как глушу мотор. Не произношу ни слова. Просто тянусь к ней, откровенно забираю поцелуем с ее губ сладковатый привкус десерта. Отстраняюсь совсем чуть-чуть, так, чтобы чувствовать ее дыхание на собственных губах. – Попробовал, и что теперь? И не удивляйся. Я не пророк, чтобы знать где ты живешь, поэтому привез тебя к себе, - говорю и не верю собственным ушам. Я что действительно говорю это? – И хочу попробовать тебя, а не десерт, потому что, - снова губами к губам, вновь загоняю в тупик. Заставляю ее нервничать, но снова не чувствую сопротивления. Что происходит и почему это происходит? Почему так много вопросов, на которые у меня нет ответа. И почему это так злит меня? – Не могу и не хочу объяснять, - шепчу в самые губы, заставляю дышать рвано, и в момент, когда она вновь тянется ко мне – отстраняюсь. Не даю ей повода подумать, что спасую или откажусь от такого соблазнительного предложения. Да и как это возможно, когда в голове до сих пор мелькают воспоминания и ее пальцы во рту. Это настолько откровенно и красиво, что удивляюсь до сих пор, как мне хватило выдержки не сорваться сразу же. Как и сейчас, когда выхожу из машины. Когда открываю дверь с ее стороны, но не позволяю вылезти. Снимаю туфли с ее ног, обрезаю ей все пути отступления, по крайней мере до тех пор, пока она не окажется в квартире. А дальше – будет решать сама. Руками сгребаю ее с сидения, почти закидываю на плечо, снова пытаюсь пресечь попытку сбежать, хотя, кажется она и не пытается. Закрываю дверь машины, двигаюсь в сторону входной двери, чтобы беспрепятственно попасть внутрь. Сжимаю руку, которой удерживаю ее крепче, потому что жду-жду, когда же она подаст признаки своего недовольства, но, удивительно странно и, даже приятно, что она этого не делает. А может ждет подходящего момента, ведь мало что сделаешь, находясь навесу. Ничего. Ведь нет никакой опоры. А впереди только страх неизвестности. Совершаю похищение? Так это называется по закону? Да и плевать. Даже если она засудит меня – плевать абсолютно, потому что другой такой возможности мне больше не выпадет, и, если инициатива в моих руках, а удача на моей стороне – грех не воспользоваться подобной роскошью.
[indent] Я слишком много себе позволяю. Определенно. Особенно, когда захожу в лифт и опускаю ее на пол. Поджимаю к стенке, чтобы не дать ни единой возможности отстраниться, почти сразу накрываю ее губы в поцелуе. У нас есть совсем немного времени, прежде, чем откроются двери, но и за это время можно свести человека с ума, одними только прикосновениями. Не давать ей чувствовать все полноценно, дразнить и издеваться каждым касанием к коже шеи, к губам, еле ощутимо. Менять темп и ритм, заставлять задыхаться, а затем снова томиться в ожидании и предвкушении. Ощущение, будто в ее голове что-то щелкнуло. Что-то перевернулось в момент, когда я забрал ее из машины. Не чувствую прежней дерзости, даже в движениях. Она тянется ко мне и сложно это не заметить. Это льстит мне. Так льстит, что сносит крышу, и внутри заседает невероятное чувство. Удовольствие, перемешанное с каким-то животным желанием, которое двигает меня вместе с ней из лифта. К Дверям. Замки наощупь, не отрываясь от жадных поцелуев. Не даю ей возможность включить голову и понять, что происходит. Хочу воспользоваться ее желанием, таким откровенным, что его никак не спрячешь под маской напускного самодовольства. Открываю дверь квартиры, чувствую, как она же толкает меня внутрь, а я успеваю лишь нахально ухмыльнуться, потому что испытываю какое-то сумасшедшее наслаждение от того, что происходит. И, скорей не из-за того, где и как, а с кем. И чувствовать это безумие в живом обличье в собственных руках – верх наслаждения. То, как она срывает с моих плеч куртку, снова, а я поддаюсь порыву и скольжу ладонями по ее бедрам, вновь касаясь горячей кожи минуя разрез юбки. Выше, сжимаю пальцами и возвращаюсь обратно, словно не успею изучить ее всю полноценно. Цепляю на руки, придавливаю к стене. Все движения такие быстрые и резкие, что до сих пор не понимаю, как нам все еще удается дышать. Рвано, почти со свистом, во время каждого разрыва губ. Напряжение нарастает, как между нами, так и в воздухе. И, наверное, стоило бы притормозить еще в самом начале, но что-то запредельное управляет мной. Может желание выровнять баланс вселенной и трахнуть эту сучку, потому что иначе – она спалит к чертям собачьим всю планету. А может из-за того, что и сам уже давно не делал ничего подобного, сумасшедшего, животного – потому что у меня, как и у нее – работа на первом, самом отстойном, месте. И наслаждаться каждым прикосновением, давясь от собственного дыхания, балансируя от такого рвущегося наружу «хочу» до бьющегося внутри ощущения полного провала. И единственное, что все еще толкает меня к краю этой гребаной пропасти, то, как она жадно целует меня, а я могу позволить себе делать все, что угодно, не боясь излишнего осуждения. Вряд ли она вспомнит обо мне завтра. Хотя, само существование ее машины – ой, как долго будет напоминать о том, что был такой Айден Рамси, который смог поставить ее на место и после этого еще и получил такой ахуенный приз в виде ее бедер, красивых ног и, господи, безусловно красивого тела. Осталось только сорвать яркую обертку. И прекратить облизываться только от одной это мысли, потому что с тем, что эта девушка – ахуенная, спорить действительно сложно.

w h e n   s i l e n c e   g o t   t o o   l o u d
AND NOTHING   F U C K I N G   FELT RIGHT
w h e n   e v e r y t h i n g   p u l l e d   m e   d o w n
y o u   b r o u g h t   m e   b a c k   t o   l i f e

[indent] Не помню, чтобы хоть когда-нибудь позволял себе вести подобным образом. Наплевав на все правила и приличия жадно цепляться губами за губы девушки, которая бесит и раздражает так сильно, что единственное правильное решение, принятое по отношению к ней – заткнуть ее. Просто заставить задыхаться от поцелуев и прикосновений, но не давать говорить. Бесит. Бесит. Бесит. Такая высокомерная, надменная – сейчас становится совсем другой, когда прижимает меня к себе ближе и не позволяет отстраняться. Задыхается и скулит под моими губами, хочет большего, а я не даю. Не позволяю ей перехватить инициативу, заставляю томиться в ожидании сладкого продолжения. Не мешает мне двигаться, не останавливает мои руки, которые продолжают изучать ее под тканью, мешающей мне юбки. Хочу потрогать каждый миллиметр ее кожи, который сейчас жаждет только меня. Идет вразрез с ее мыслями, с ее характером – тело умоляет продолжать и делало бы это, даже если бы его хозяйка отстранилась и сказала свое решающее «нет». Действуем на инстинктах. Плывем по гребаному течению, которое сносит все на своем пути, словно скидывает с нас образы ненастоящих, надуманных персонажей. Мы становимся самими собой, когда перестаем притворяться. Когда рваное дыхание обжигает кожу, и хочешь больше, чем имеешь в настоящий момент. Когда руки двигаются хаотично, но аккуратно, а потом с силой сжимают упругую кожу, вырывая из груди следующий стон. Скользяще дразню и в тоже время так тщательно изучаю ее шею, заставляю выгибаться, прижимать к себе сильнее. Она так остро реагирует на мои действия, что это несомненно закидывает меня на вершину моего собственного удовлетворения. Больше ничего и не нужно. Только плавящееся в руках тело девушки, которую невозможно удовлетворить. Наверное. Так мне показалось в момент нашей первой встречи: вечно недовольная, скандальная и наглая. Добивается своего. Делает так, как захочет и заставляет всех остальных делать именно так, и никак иначе. Наверное, тоже самое сейчас происходит и со мной, а я как наивный дурак уверен, что все, что происходит – моя инициатива и мое личное желание. Злюсь от этого еще больше. Переключаюсь на какую-то неконтролируемую агрессию, сильнее впиваясь пальцами в ее тело. Злюсь от того, что юбка мешает почувствовать ее полноценно. Злюсь от того как пальцы надрывают кожу через рубашку и никак не разберутся с ней. Сорвать все, избавиться от одежды, прекратить томиться в ожидании чего-то большего. Невозможно медлить, просто нереально, но мы оба продолжаем это делать, словно стараясь сжечь друг друга на ебучей плоской фантомной поверхности. Она накрыла с головой. Она – во всем виновата. В этих стонах. В этих вдохах на грани задохнуться. Увлекаюсь, не слышу и не вижу ничего. Реагирую только на ее скулящий призыв – возвращаюсь обратно, чтобы накрыть губами губы. Не могу отказать, потому что сам хочу того же. Не хочу думать – хочу отключить мозги и просто расслабиться. Довести ее до состояния истерики и сойти с ума самостоятельно.
[indent] Терпения не хватает. Хочется всего и сейчас. Хочется больше. Понимаю ее, но недовольно рычу в момент, когда трещат пуговицы на моей рубашке. В ответ на это хватаюсь пальцами за полы юбки и дергаю в разные стороны, слышу характерный звук трескающейся ткани. Придется домой возвращаться в нижнем белье, ну, или... неважно. Все это сейчас не имеет значения. – Господи, - выдыхаю на кожу, стараюсь собрать буквы в слова, а те в свою очередь в предложения. Как ей вообще это удается? Наверное, я недостаточно хорошо вышибаю мозги, раз она успевает думать и рассуждать. - Ты можешь помолчать хотя бы минуту? – рычу ей в шею, кусаю, заставляю вцепиться пальцами в волосы. Неприятное ощущение, когда ногти надрывают кожу на голове. Рычу снова, но она не реагирует. Продолжает. Усиливает давление, словно добивается момента моей ярости. Сбивает настрой. Заставляет отстраниться. Дышу тяжело и так недовольно, что готов прямо сейчас развернуть ее к себе спиной и оказаться внутри, вырвав из груди рычащий стон. Неадекватно изучаю ее лицу. То, как она облизывает губы, то как ухмыляется, словно возвращает мне все мое безумие, оставленное на ее коже за это время. Шаг навстречу. Еще один. Приближается так стремительно быстро, что успеваю лишь на одних инстинктах среагировать, когда она оказывается сверху. Не знаю, что происходит дальше, но я оказываю на полу с глухим звуком и стуком. Вероятней всего я ударился головой, а может ударился еще до этого, потому что сложно поверить в то, что происходит сейчас со мной здесь и сейчас. Тупая ноющая боль в затылке остается на заднем плане, как и боль в пояснице. Она прижимает меня к полу телом и, знаете, даже если бы меня переехал грузовик – я бы этого не почувствовал. Потому что чувствую только ее, так остро и так ярко реагирую на каждое ее прикосновение, что все остальное, ненужное и далеко отметается в сторону. Под поцелуями на шее, ниже по ключицам. Опять говорит про деньги. Что это за больной пунктик в ее голове. Хочется сказать снова, чтобы закрыла рот, но не хватает сил даже начать думать. Слова мечутся в голове и чем ниже ее губы, тем больше хаоса. В томительном предвкушении, чувствую ее руки, следующие за ними губы. Еле сдерживаюсь, чтобы не вцепиться пальцами в макушку и направить, чтобы стереть расстояние, сорвать пломбы. Но этого не требуется, потому что она и сама знает, что делать. Справляется с ремнем и джинсами быстрее, чем я успеваю сфокусировать взгляд. Откидываю голову, вновь ударяюсь о поверхность пола в момент, когда чувствую ее руки на обнаженной коже. Вновь удар с рваным стоном с губы, когда руки заменяют губы. Черт. Черт. Черт. Не могу сдержаться, чтобы не взглянуть на эту потрясающую картинку. Вновь поддаюсь каким-то инстинктам и внутренним желаниям, все же цепляюсь рукой за ее макушку. Аккуратно пальцами собираю волосы, в хвост, направляю, но без лишнего давления. Мягко и ненавязчиво, но даже это дает мне почувствовать себя царем и властелином гребаного мира. Каждое прикосновение губ и языка уносит меня на вершину гребаного наслаждения, и с этой вершины так не хочется спускаться. Даже в момент, когда темп увеличивается. Когда я чувствую напряжение иголками рассыпающееся по всему телу. Проникает под кожу, заставляет рычать, сильнее сжимая хвост в руке. Сдерживаюсь из последних сил, чтобы не застонать во весь голос от таких ахуенных ощущений. Отдаюсь моменту и наслаждаюсь им всецело. Довела до состояния полного невменоза. Заставила сорваться в пропасть, прижать к себе сильнее в момент такого долгожданного финала. Рычу, задыхаюсь, злюсь, потому что недостаточно кислорода в легких, потому что хочу больше, хочу, чтобы время вокруг замерло, и в движении остались только мы вдвоем. Но больше всего хочу отдать ей обратно все эти сумасшедшие эмоции и ощущения. Действовать быстрее, чем она. Тяну к себе, чтобы поцеловать. В благодарность или просто для того, чтобы поддерживать сумасшедшее возбуждение и желание продолжения. Хочу. Еще. Больше. Хочу ее всю. Сейчас. Здесь на полу, в комнате на кровати, на кухне на столе. Везде, куда смогу добраться вместе с ней не разрывая поцелуев. Жадных, голодных, обещающих дать насыщение и удовлетворение. Но и этого недостаточно.
[indent] Скольжу руками по спине, прижимаю к себе, почти укладываю сверху. Схлестываясь с ней в новом поцелуе, точечно скользя по губам ниже, заставлять выгибаться, лишь ради того, чтобы чувствовать кожей ее тепло. По шее ниже. В положении снизу делать это совсем неудобно, но пока моего упрямства хватает – продолжаю. Потому что хочу освободить ее от белья. Получить доступ к груди, к спине, к каждому позвонку, которые будут вычерчивать пальцами. Почему она все еще одета, черт возьми. Почему я – нет, а она все еще, мать вашу одета. Выпрямляется, упираясь пальцами в мою грудь. Открывает передо мной себя, так великолепно усевшись сверху. Ладонями скольжу вверх, от самого живота.  Выше, под ткань одежды. Пуговицы такие маленькие, что я точно не справлюсь с ними, по крайней мере сейчас, когда пребываю в состоянии полной потери концентрации и сосредоточенности. Умудряюсь расстегнуть только одну, нижнюю, и то, не уверен, что сделал это сам, а не по счастливой случайности. За талию тяну к себе, снова приближаю, чтобы впиться губами в губы. Вышибаю последние остатки мозга. Ткань стягивает движение и не позволяет мне добраться до остальных участков кожи. Выскальзываю наружу, вновь цепляюсь пальцами, пытаюсь снова и снова расстегнуть пуговицы. Пальцы не слушаются и взамен приходит злость и ярость, которая также категорично расправляется с рубашкой. К черту. – Можешь записать это в счет моего долга или что ты там делаешь с людьми за такое? Отгрызаешь голову? – намеренно раздражаю ее. Говорю слишком много. Бешу и заставляю такие яркие, а главное, искренние эмоции – вырываться наружу. С ними она не справится. Не сможет притворятся. А именно это мне сейчас и нужно. Покажи мне всю себя настоящую. Со всеми твоими заморочками и тараканами. С желаниями, которым ты не можешь сопротивляться, с тем, что прячешь в глубине своей души. Уверен, она не такая темная, как кажется на первый взгляд. Девушка, которая ведет себя вот так, путается в собственных эмоциях и противоречит сама себе – должно быть гораздо глубже, не такая поверхностная. Слишком много думает. И ей не идет. По крайней мере сейчас. Поэтому скольжу пальцами по спине, чтобы щелкнуть застежку бюстгальтера. Чтобы освободить ее от одежды почти полностью. Осталось лишь единственное, что нас разделяет. Тонкая ткань нижнего белья, которое мешает нам. И в тоже время будоражит сознание. Хочу расслабить ее полностью. Хочу, чтобы губы говорили только в едином ритме, выстанывая мое имя, вспоминая Бога или Дьявола. Только это. И ничего больше.
[indent] Перехватываю инициативу, меняю нас местами, чтобы оказаться рядом с ее лицом в ту же секунду, как она окажется на полу. Сбить с курса, придавив руки за запястья к полу. Скользить губами по линии челюсти, ниже к шее, к вздымающейся от недостатка кислорода груди. Руками действовать на опережение, прокладывая маршрут собственным губам. Еле ощутимые прикосновения на ребрах, заставляющие поежиться, ниже к бедрам, чтобы сжать кожу пальцами. Вернуться, чтобы тот же маршрут проделать от груди до живота. Коснуться пальцами ее горящего желания, вырвать стон с губ, заставив оказаться в моем положении почти полноценно. Осталось совсем чуть-чуть, ведь она переступила черту, а я все еще нет. Заставляю томиться, поцелуями опускаясь ниже. Языком вычерчиваю влажную дорожку от груди до пупка. Отстраняюсь, чтобы пальцами стянуть с нее мешающую ткань. Провести пальцами по влажной коже, вырвать стон с губ, показывающий такое откровенное поражение, подтверждающий полную готовность. Опуститься ниже, чтобы оказаться между ног и следующим прикосновением языка выбить ее к чертовой матери с этой планеты и с орбиты. Заставить покинуть гребаную вселенную. Сорваться на стоны, такие жалобные, скулящие и в тоже время яростные и дикие. Хочет еще больше. Страдает от наслаждения, которым заставляет меня медленно, но верно сходить с ума. Течет, как сумасшедшая, под каждым прикосновением. Отдает все без остатка, ждет и почти вымаливает разрядку, которую не тороплюсь дать. Пробую ее на вкус, наслаждаюсь этим и хочу запомнить. Каждую каплю ее возбуждения забрать себе, как самый драгоценный приз. И какое же наслаждение приносит лишь осознание того, что она стонет под моими ласками. Пару дней назад из ее рта вырывались лишь грубости и такие хамские словечки, а сейчас – грязные стоны, которые торопят и просят большего. Больше, чем даю. Больше, потому что невозможно контролировать себя. Я и сам потерял этот контроль. Полностью переключил его на нее. На все те прикосновения, пальцами прижимать к себе еще ближе, чтобы не отстранялась. Вниз по наклонной снова и снова, как на горнолыжном склоне. Чем ниже, тем сильнее бьет в лицо адреналин и чувство свободы. Такое откровенное наслаждение, сгорающие дотла от страсти тела. Когда еще чуть-чуть и кончится момент, утягивающий далеко отсюда. И на замену ему придет что-то новое, более красочное и сильное. То, что снесет к черту все барьеры, что не будет мешать, а как раз наоборот – поможет отключиться и полностью забыться. Неважно кто мы и где мы, неважно как мы выглядим, сколько стоит наша одежда, где мы едим и работаем. Вообще ничего не имеет значения сейчас, когда сгораем в едином порыве, доставляя друг другу удовольствие, о котором можно только мечтать. Но рано или поздно придет такое ненавистное осознание, и мозги снова предательски начнут свою работу. И моя главная цель – не дать этому случиться. Прижимать ее бедра к себе ближе, раз за разом вырывая стоны куда более настойчивые, чем в начале. Забрать их языком, сорвать с губ последний стон, заставить содрогнуться и содрогаться каждый раз, когда губами прикасаюсь к разгоряченной точке. Оставлять поцелуе дразнящие и подбивающие на продолжение. Чувствовать сжимающие голову бедра, не позволяющие оторваться ни на секунду. Забрать все, что отдает. Без зазрения совести. Без лишних мыслей, потому что они выветриваются каждый раз, когда я чувствую ее ответное движение в мою сторону. Не соображает, полностью отключилась от внешнего мира. Тянет на себя, не дает опомниться, и я делаю в ответ тоже самое. Возвращаюсь тем же путем – влажными прикосновениями по коже снизу-вверх. Оставляю отметины кровоподтеками на коже в местах, которые будут заметны только ей в полном одиночестве. Так откровенно мечу территорию, которая возможно, никогда не будет в моей власти больше, кроме сегодняшнего вечера. Добираюсь до шеи, выше к мочке уха. Упрямо игнорирую ее очередной призыв поцеловать ее. Не поддаюсь ей, впрочем, моего упрямства хватает ненадолго. Слышу собственное имя, откликаюсь на него почти сразу, потому что не в силах игнорировать такой громкий призыв прикоснуться к ней. Снова. Снова и снова, и каждый раз будет мало, потому что мужское самолюбие почти на грани исчезнуть и раствориться от ее такого разгромного поражения.
[indent] Поддаюсь ей снова. Позволяю оказаться сверху. Руками притягиваю к себе ближе, почти вынуждаю кольцом обвить собственную шею. Вместе с ней выравниваюсь, чтобы оказаться лицом к лицу. Я совсем забыл о предохранении, и вспоминаю об этом в самый последний момент. Отрываюсь на секунду, замираю, и сжимаю ее пальцами, чтобы замерла вместе со мной. Видимо и сама не соображает, потому что смотрит таким непонимающим взглядом, что еще секунду и следом за ним появится какое-то неконтролируемое безумие. Думай, думай, думай. И чем быстрее я придумаю выход из положения, тем будет лучше. Мне не нужно будет объяснять, что и зачем, вдаваться в эти глупые подробности, лишний раз подтверждая свою непредусмотрительность. Ладно, пусть думает, что я козел, динамо и обломщик. Плевать. Главное, чтобы она молчала и ничего не говорила иначе момент исчезнет также быстро, как и появился. Скольжу взглядом по сторонам. Очень плохо соображаю, потому что не могу отключиться от того факта, что торможу процесс, сам не даю ни себе, ни ей расслабиться. Черт. Черт. Черт. Смотрю на нее, за спиной вижу собственную куртку, сорванную в порыве страсти раньше. Поддаюсь вперед, успеваю пресечь попытку заговорить, и то, что она пыталась сказать прямо сейчас. Ухмыляюсь своей сообразительности, вновь целую ее, жадно, углубляю поцелуй и сильнее подаюсь вперед. Вытягиваю руку, чтобы дотянуться до куртки. Пальцами цепляю за нее, и без помощи своей сообразительно спутницы вряд ли справился бы, потому что она, поняв мой порыв, дергает куртку рукой и пихает в мою сторону, в тот момент, когда я с силой кусаю ее за шею, запечатываю поцелуем места укуса, стараюсь держать на контрасте, не дать потерять настрой. Чувствую пальцы, которые вновь сжимают пряди волос, прижимают к себе, будто пытается отпечатать меня на себе навсегда. Попутно выуживаю из кармана куртки то, что мне необходимо, откидываю ее в сторону, теперь полноценно переключаюсь на горящую и требующую закончить начатое девушку. Хочу почувствовать ее жар на себе. Тороплюсь, словно она вот-вот остынет. Избавляюсь от ненужной обертки, руками работаю быстрее, чем хотелось бы, в такой соблазнительной близости с ее горящим желанием. Касаюсь пальцами, срываю новый стон, заставляю прижаться сильнее, вцепиться пальцами в плечи, снова и снова обжигая дыханием кожу. Хочу чувствовать ее всю. Полноценно. Сократить расстояние, стать единым целым. Не могу больше ждать. Не могу и не хочу.
[indent] Приподнимаю за талию, направляю, только для того, чтобы в следующий момент рухнуть в пропасть одним единым стоном с губ, который ловлю поцелуем. Не хочу упустить ни один из них, рвущиеся наружу, без всякого стеснения. Прижимается ко мне ближе, сокращает расстояние, до нуля, пока я пальцами на бедрах помогаю быть еще ближе. Ближе уже некуда. Отдаляется совсем немного, когда в порыве страсти откидывает голову, поставляя под мои губы истерзанную шею. Ловим единый ритм, настраиваемся на общий темп, чтобы раз за разом с каждым толчком срываться в бесконечную бездну. На вздохе, со стоном, позволив мозгам вновь отключиться. Она наращивает темп, двигается плавно и медленно, доводя до скулящего состояния все мое нутро. Тело напрягается. Я сдерживаюсь, но как бы ни старался глухие стоны, слипшимся воздухом все равно рвутся наружу при каждом плавном соприкосновении. Я чувствую ее изнутри, не могу отпустить мысль о том, что мне придется разорвать контакт хотя бы на секунду и лишиться этого соблазнительного жара. Но сейчас даже не хочу об этом думать, потому что целиком и полностью поглощен ею и нашим таким соблазнительным единством. Рваным дыханием, стонами, которые становятся громче и требовательней с каждым толчком. Дай мне больше. Раскройся полностью. Позволь мне оказаться под кожей, дай почувствовать всю твою жажду до прикосновений и действий. Своди с ума и сходи с ума вместе со мной. Потому что иначе не может быть. Иначе просто не будет.

w    e         w    e    r    e         f    o    o    l    i    s    h,
s u c h   a   s h a m e   w e   c o u l d n' t   s e e
w    e         w    e    r    e         f    o    o    l    i    s    h,
p l a y i n g  heart games j u s t   t o   b l e e d

[indent] До сих пор не понимаю, почему люди не придумали машину времени? Наверное, потому, что будь она лично у меня – я бы крутил этот момент снова и снова, и, уверен, мне не надоело бы. Сейчас – только и остается, что наслаждаться рваным дыханием, тихими стонами, которые, как будто стесняются быть услышанными. Хочу, чтобы не сдерживалась. Хочу, чтобы рычала и хрипела мне в плечи в момент каждого толчка. Но она забирает из моих рук возможность управлять и почти заставляет подчиниться ее ритму. Плавными движениями, словно ненавязчиво предлагает мне снова и снова попробовать ее, на вкус, на себе, кожей, прикосновениями. Ловить губами воздух, воровать ее кислород и не бояться быть самим собой. Раскрываться в молчаливом признании поражения, в признании ее ахуенности, даже если не произношу этого вслух. Буду молча наслаждаться ею, как в последний раз, потому что следующего может не быть. Бери от жизни все, Айден, и, если у тебя есть шанс прямо сейчас свести такую девушку с ума, воспользуйся им, или она сведет с ума тебя. Чем и занимается. Как будто пытается вырвать из меня какое-то откровенное признание, пытается показать мое место в этой гребаной жизни. Мы устраиваем какую-то общую гонку, сами не знаем зачем гонимся, но с каждым разом – темп увеличивается, пока не заставит ее вскрикнуть, а меня зарычать. Сцепить руки кольцом на ее спине, притянуть ближе к себе, чтобы забрать стон с губ в поцелуе. Тело дрожит в моих руках, а она упрямо сопротивляется этому наслаждению. Снова кусает за губы, заставляет рычать и сильнее впиваться пальцами в кожу. Может я и сказал бы что-нибудь сейчас, но голова опустошена, как и душа. Как будто она просто откровенно, глядя в глаза, выебала меня в душу, а не я только что – ее. Молчу, потому что любые слова сейчас будут лишними и обязательно испортят момент. Вряд ли она позволяет себе подобные минуты расслабленности вообще когда-либо, с ее-то характером и работой. Мы оба – редко бываем сами собой, большую часть времени полностью отдавая себя работе, и почти не задумываясь над тем, как много вокруг нас вещей, от которых можно получать наслаждение. Просто расслабиться, плыть по течению, не пытаться кому-то что-то доказать, не бороться за место под солнцем, не устраивать погоню за мнимым счастьем.
[indent] Закрываю глаза, утыкаюсь лицом в ее плечо. Оставляю поцелуй на коже, набираю полную грудь воздуха. Дышу так громко, что становится неловко, но иначе не могу. Хочу восстановить дыхание. Хочу получить контроль над собственным телом и разумом прямо сейчас, пока окончательно и бесповоротно не потерял его. Точнее, не передал ей прямо в руки. Она первая нарушает эту тишину, а я слишком долго подбираю слова чтобы ответить. – Я думал у тебя фетиш на холодный пол, - хочу добавить что-нибудь еще, но и первой части фразы достаточно для того, чтобы прямо сейчас ее руки сомкнулись на моей шее претворяя в жизнь, наверное, самое главное ее желание в жизни. Но спорить не буду. Сейчас, когда адреналин кипятит кровь, а страсть мягкими волнами прибивает, оставляя приятное послевкусие удовлетворения – пол и правда становится жестким. Тело хочет свободного падения. Тело хочет мягкость, хоть пальцы до сих пор сжимают кожу бедер. Понимаю это чуть позже, вновь ловлю себя на мысли о том, что придется разорвать контакт кожи с кожей, пусть даже на жалкие мгновения перемещения из коридора в комнату. Там действительно лучше. Комфортней и спокойней, и, в последствии, моя спина обязательно скажет мне спасибо. Наверное, именно это и заставляет меня, собрав последние силы в руках, просто каким-то чудом оказаться на ногах. Честно говоря, не помню, на что опирался, как поднимался – помню только, что двигала мной лишь одна цель – не размыкать руки и не отпускать ее от себя. Не позволять отстраняться. Ни сейчас, ни мгновением позже, когда оказываемся в спальне.
[indent] Увлекает меня новым поцелуем. Мягкими прикосновениями по плечам, находит отклик в моих таких же прикосновениях. Вычерчивать неразборчивые узоры кончиками пальцев на плечах и руках, скользить ниже, на талию, выше и вновь ниже. Не разбираю маршрута, потому что вновь оказываюсь в ее плену, и не желаю из него выбираться. Не хочу. Потому что комфортно, потому что нравится. Она мне. Или наше такое молчаливое единство в желаниях и странных эмоциях. Ненависть, которая превращается почти в невесомую нежность. Когда каждое прикосновение вспарывает кожу, оставляя ощутимые следы. Когда места укусов ноют, мечтая, чтобы к ним снова прикоснулись, но на этот раз иначе. Ее голос вновь разрывает тишину. Каждое слово, отпечатком на губах и в прикосновениях. Молча наблюдаю за ее действиями, притягиваю к себе, чтобы сократить расстояние до минимума даже сейчас, когда мы и так слишком близки друг к другу. – А что мне за это будет... - губами к истерзанной шее, поцелуем запечатываю слова, - Скотти? – уверен, что именно так ее зовут, потому что уже дважды слышал это имя. Не ошибся, потому что в ином случае уже сто процентов лежал бы на кровати, а на моем лице была бы одна из подушек. В лучшем случае. Мог пошутить про «суку», которой нарек ее сам, а потом она – представилась мне именно так. Мог придумать кучу прозвищ и кличек, как сделала это она – даже в порыве страсти умудрившись выплюнуть это гребаное слово в меня. Но не делаю этого. Потому что не стерпит, не позволит. А что я? Я ничем не хуже. – Если еще раз услышу, как ты называешь меня злоебуном, поверь, тебе очень, - понравится, безусловно, потому что прямо сейчас цепляюсь пальцами за ее шею, мягко сжимая пальцы, - не понравится, - произношу вслух полное противоречие собственным ощущениям. Эта девушка любит ходить по краю и запрещать ей что-то – равно дать зеленый свет делать так постоянно. С ней нужно действовать иначе, абсолютно по-другому. Мимо логики и общепринятых правил. – Хотя, знаешь, - возвращаюсь к ее лицу, с новым поцелуем на сопротивляющихся подо мной губах, - называй, тебе же бесполезно что-то запрещать, - не слушаю, что она бормочет в ответ, подставляя под мои скользящие ниже губы шею. Она готова ко второму раунду, но кто сказал, что я сделаю все так, как она захочет? Нужно быть очень самоуверенной или очень глупой, чтобы думать, будто весь мир подчиняется ей одной и, стоит ей лишь щелкнуть пальцами, все на цыпочках будут бегать вокруг нее. Как бы не так.
[indent] Именно поэтому обламываю ее. Оставляю поцелуи на шее, на ключицах, на плечах. Каждым миллиметр ее кожи покрываю поцелуем, и в момент, когда ее руки вновь цепляются за волосы на голове – отстраняюсь. Захвати куртку. Ха, что мне сделать еще, чтобы было так, как вы хотите, Ваше Величество? – Как насчет кофе? – повторяю свое первое предложение, на которое она, как я помню – ответила согласием? Самое время привести его в исполнение. Да, пусть это выглядит по-свински, да, безусловно ее это возмущает и по лицу видно те нескрываемые (кажется она даже и не пыталась их скрывать) эмоции, с которыми она борется, чтобы не ответить что-нибудь едкое. Отвечает, но я не слышу. Молча сгребаю ее в охапку и уношу с собой, вновь закинув на плечо. Так мне нравится гораздо больше, ведь в данных обстоятельствах она точно не сбежит, максимум, будет стучать кулаками по спине и царапать кожу, но, это вполне можно пережить. Тем более, что все это закончится быстрее, чем она успеет войти во вкус.
[indent] Усаживаю на кухонный гарнитур, так, чтобы у меня был свободный доступ к кофеварке, а у нее – к маленькому клочку свободы. Ничего не объясняю, не реагирую на ее вопросы, которые продолжают нарушать гробовую тишину. Воздуха не хватает, потому что каждый раз, как я цепляюсь взглядом за ее голые колени – хочется освободить руки и полностью переключить их на прикосновения. Единственное, что удерживает – кипяток в моих руках. Куда лучше обжигать взглядом, бросая его изредка в ее сторону и в очередной раз замечая какая она красивая. Ей бы рот заткнуть, и вообще будет чудо, а не девушку. Наверное, такая, которая мне и нужна. И даже с ее разговорами, колкими фразами, ругательствами. Даже с этими ее долбанными кличками, которыми она выстреливает каждый раз, когда ей что-то не нравится. Не люблю молчаливых тихонь. Пусть и говорят, что в тихом омуте - черти водятся, люблю, когда черти наружу, когда омут бурлит и кипит – заранее готовя тебя к тому, что чем дальше зайдешь – тем меньше шансов на спасение.
[indent] Переливаю кофе в кружки. Один оставляю себе, второй передаю ей в руки. – Прежде, чем поливать меня дерьмом и делать выводы – попробуй и скажи, что жалеешь об этом, - киваю в сторону ее кружки с кофе, оказываюсь ровно напротив. Мягко развожу ноги рукой, заставляя ее обвить меня кольцом вокруг талии. Жду, когда она сделает первый глоток, молча наблюдаю за реакцией, за очередной попыткой скрыть наслаждение. Как бы ни старалась – на лице все написано, словно ручкой на бумаге. Отчетливо считываю нужные мне эмоции, ухмыляюсь, в ответ на комментарии, которые совсем не похожи на то, что она чувствует на самом деле. Цепляюсь пальцами за запястье руки с кружкой, тяну к себе, чтобы сделать глоток. Не отвожу взгляда глаза в глаза. Облизываю губы, также не разрывая зрительного контакта. – Вполне неплохо, ну, или, я такой же бариста, как и су-шеф, - тяну за ноги на себя, чтобы оказаться лицом к лицу так близко, что чувствую ее дыхание на губах. – Может во мне еще какие-то недостатки? – еще ближе, чтобы понятие расстояние вообще исчезло, как между нами, так и во всей гребаной вселенной. Скольжу руками вверх по талии, не обращаю внимания на ее сопротивление, притягиваю ближе, чтобы вновь поцеловать. Увлекаю за собой, сменяя мягкое прикосновение на более настойчивое. Сейчас ей ничего не стоит обломать меня, в отместку за то, что сделал я совсем недавно. Но ведь в таком случае мы не уровняем счет, а снова она – будет в победителях, с короной на голове. Не хочу об этом думать. Не хочу бежать за каким-то непонятным призом, устраивать соревнования. Все и без того стало слишком запутанным. Или напротив – все слишком просто, а мы только надумываем себе лишние проблемы? Неважно. Плевать. Не хочу думать. Мозги просто отказываются воспринимать информацию, особенно сейчас, когда, поддаваясь моему порыву, я все же чувствую ее руки на своей шее, и губы такие жадные до поцелуев. Наслаждаюсь этой мгновенной отдачей, словно каждый из нас только и мечтал о том, чтобы вновь оказаться критически близко друг к другу. Руками продолжаю изучать ее тело, неожиданно соскальзывая ниже. Стон, срывающийся с ее губ – в очередной раз доказывает мне то, какой я все-таки идиот: решил поиграть на нервах, а нужно было просто – касаться, ласкать, целовать. Отдавать все, чтобы получать обратно такие крышесносные эмоции и эти тихие звуки поражения, которые стонами срываются с губ каждый раз, когда я позволяю себе прикоснуться к ней пальцами. Впивается в волосы, тянет куда-то в сторону, а я в ответ кусаю за нижнюю губу, чтобы заставить податься вперед, тем самым пойти в разрез собственной задумке. Она не сможет оторваться от меня, как бы ни старалась – сама это подтверждает, когда пальцами цепляется за плечи, снова и снова, глотая воздух рядом со мной в момент, когда я затыкаю ее поцелуями. От наслаждения не могу сдержать довольного мычания, когда ногти впиваются в плечи, а мои пальцы оказываются внутри нее, так нагло нарушая личные границы и тактильно ощущая ее возбуждение. Облизываю губы, бросая взгляд на затуманенные глаза. Снова что-то возмущенно комментирует, но не даю договорить, рукой вновь довожу ее до скулящих стонов. – Может я хоть в чем-то все-таки буду хорош, а, Скотти? – делаю акцент на ее имени, почти смакую ее имя губами. Оставляю влажный поцелуй на губах, снова забираю стоны, которые принадлежат мне по праву, как бы она не старалась их спрятать и скрыть от меня. – Хочу тебя, - еле слышно на ухо, заставляю впиться пальцами в плечи, безусловно оставив царапины на местах соприкосновений, в тот момент, когда убираю руку. Не дам ей кончить до тех пор, пока сам не буду готов к этому. Да, вот такой вот я эгоист. И козел. И злоебун. И все слова, которые она сейчас от злости и недовольства бросит в меня, даже не смотря на мое вслух произнесенное такое откровенное признание.
[indent] Тут слишком мало места, как будто гарнитур давит на меня и мое подсознание. Не знаю почему и что это за внезапная боязнь замкнутых пространств и недостатка места вокруг моей не такой уж и важной персоны, но все же я принимаю почти мгновенное решение. Подхватываю на руки, чувствуя, как сильнее сжимают ноги, сползая ниже на бедра. Губы слепо продолжают искать ее губы, жадные до поцелуев, в надежде урвать еще хоть один. И снова урвать. И снова ищу, как будто боюсь, что исчезнет, испарится, превратится в ничто. В несколько шагов дохожу до стола, усаживая ее сверху. Черт возьми, я же только утром здесь завтракал, а теперь. Я позволяю собственным мыслям и фантазиям унести меня так далеко, что не слежу за тем, что происходит дальше. Просто отдаю порыву страсти, который вновь подхватывает меня и тянет за собой. В тот самый омут. В ту самую пучину, из которой нет возможности и желания выбраться. Руками скольжу по податливому телу, мурашками по коже отзывающемуся на мои прикосновения. Губы вновь изучают ее шею, прикусывая и тут же залечивая поцелуями место укуса. Влажной дорожкой ниже на ключицы. Заставляю выгибаться, наслаждаюсь тем, как откровенно она прижимает меня к себе, вместе со мной отдаваясь этой страсти. Дышать становится сложнее и чем ниже я оказываюсь, тем больше горю изнутри, словно сам сейчас лягу, но не стол, а на сковороду и подо мной включат газ, а может уже включили, а я просто не заметил? Гореть заживо, под прикосновениями, под горячими губами и таким же горячим дыханием. Искать спасение на ее коже, раз за разом выводя узоры языком, оставляя мокрые следы, словно невидимые метки на теле. Уложить ее на стол, заставить вытянуться, как струну, в ответном желании оказаться ближе, которому не позволяю исполниться. Потому что продолжаю доводить ее.
[indent] Потому что сейчас, на этой кухне хочу приготовить, наверное, самое главное блюдо в своей жизни.

[indent] Достаточно лишь одного прикосновения, чтобы я взвыл. От ее ногтей, оставляющих на моей спине четкие кровавые полосы – начинаю рычать, словно мечтаю вырваться на свободу и никогда больше не испытывать эти болезненные ощущения. Но я что, по-вашему, совсем идиот, чтобы лишаться таких обнаженных, бешеных, на одних животных инстинктах, эмоций, от которых я трогаюсь умом быстрее, чем от ее стонов, которые где-то как-то обязательно прервутся грязными фразочками. И нет, не то чтобы грязными – заводящими, а грязными такими, что единственное правильное решение будет просто заткнуть ей ладонью рот, а лучше заклеить скотчем, чтобы она просто мычала, не позволяя себе разговаривать. Злит и бесит даже в момент, когда сгорает под моими руками. Чего добивается, никак не пойму. И, наверное, долго терялся бы в загадках, если не следующее, словно назло сорвавшееся с губ слово. Я предупреждал. Я говорил, что ей… понравится, только вот вслух я сказал совсем иное, но сейчас, собрав в кулаки всю свою злость на ее такое откровенное наплевательское отношение к моему мнению (впрочем, как и ко мнению всех живых существ, если только его не зовут Скотти Хаус), подтягиваю ее к себе. Не даю времени на размышления, не позволяю себе в очередной раз кидаться беспочвенными предупреждениями – они все равно не помогут и не подействуют – зачем лишний раз сотрясать воздух? Лучше сотрясать его вот этими стонами, которые больше не сдерживаются, со свистом, на выдохе, и даже на вдохе, надрывают воздух и кажется, будто всю материю воздуха и окружающего нас мира. С каждым толчком до боли в суставах вживаюсь пальцами в ее бедра, потому что не могу даже допустить мысль о том, что она или я отстранимся друг от друга. И с каждым толчком это становится все менее допустимо, все менее возможно. Потому что сам – не смогу отпустить. Не могу разжать пальцы, не могу быть в ней, каждым движением свожу с ума и себя и ее, словно какой-то мазохист. Хочу больше. Громче. Сильнее. Яростней. Хочу всю ее целиком и без остатка. Прямо сейчас. Без размышлений о том, что будет завтра. Без глупых и бесполезных разговоров. Все сейчас кажется глупым и ненужным. И только этот ритм. И только эти стоны, глушащие меня, словно удар по затылку. Дай мне все, что есть. Я знаю, ты можешь куда больше. Ты способна на куда более громкие вздохи. Ты можешь кричать так, чтобы слышали все соседи и будь они прокляты пусть только попытаются отвлечь меня от этих движений.
[indent] На каком-то подсознательном уровне понимаю, что она тянется ко мне. Помогаю быть ближе, не могу остановиться, только в этот раз у меня есть возможность и безудержное желание глушить стоны в ее губах, на ее шее, на коже, осыпать поцелуями каждый миллиметр горячего тела. Потому что хочу этого. Так сильно, что сложно даже поверить. Получать в ответ жадные поцелуи, желающие забрать у меня последние остатки кислорода. Отвлекаться на них, уходить с головой в эти молчаливые просьбы и возвращаться обратно, когда просьбы приобретают звуковой характер. Не понимаю, чего она хочет и кажется не способен понять. Не слышу ее. Замираю, просто ошарашенный ее просьбой, больше похожую на приказ. Но моя заинтересованность берет верх, и я подчиняюсь. Не позволяю ей отстраниться ни на миллиметр, подбираю руками с пола, чтобы мгновением спустя оказаться на том самом стуле, куда она так агрессивно хотела попасть. Что-то задумала. Вижу по бегающему взгляду. Облизываю губы с ней в унисон, потому что дышать становится еще сложнее. Чувствую ее так близко, что сгораю дотла. Чувствую, насколько она горячая изнутри, что мозги отказываются соображать и делать вообще хоть что-то даже отдаленно на это похожее.
[indent] Мучительно медленно вверх и также мучительно медленно вниз, заставляя меня рвано дышать куда-то в районе шеи, впиваться губами в кожу, лишь бы не позволять таким развязным, совсем несвойственным мне, стонам вырываться наружу. Но не могу сдерживать их. Сдаюсь после следующего движения, откидываю голову, едва не впечатавшись затылком в стену. Еще немного и заскулю в голос настолько мне ахуенно. И хочется ускориться, хочется дойти до пика уже сейчас, вот прямо сейчас и не секундой позже. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать умолять ее сжалиться надо мной, но успеваю вовремя переключиться на следующий поцелуй. И еще один. И еще, и еще. Сбился со счету сколько их уже было. Таких горячих и страстных, что сложно поверить в то, что это происходит со мной сейчас не во сне, а наяву. Но она почти сразу возвращает меня в жестокую реальность. Потому что с этой девушкой не может быть все так просто. Один раз почувствовав, ну, или оказавшись, на самом слабом моем месте – она не погнушается воспользоваться этим. И каждый раз будет пользоваться, пока окончательно не потеряю силу воли и не сдамся ей. Как будто могло быть иначе. Будто я не знал, что все сложится именно так. И что рано или поздно она окажется сверху, забрав бразды правления в свои руки. Не поддается моему управлению, потому что руки почти сразу отбрасываются куда-то в сторону. Самый приятный груз на моих плечах - тонкие пальцы, которые находят опору и позволяют мне срываться в гребаную пропасть каждый раз, когда разгоряченное тело, словно зачарованное двигается на мне. Ставит меня на место, объясняя свое поведение одной лишь фразой. Прижимается так близко, что чувствую бешеное сердце, рвущееся из ее груди. Рычу в ответ, потому что она вновь не сравняла счет, а вырвала победу с наглой улыбкой на губах, воспользовавшись самыми нечестными способами, которыми только могла воспользоваться. Услаждаю ее слух, а свои легкие освобождаю от лишнего воздуха, больше не в силах сдерживать стоны, которые рвутся наружу. Хочу вновь попробовать дотянуться до ее бедер, но она делает это раньше, словно заранее знала, что именно так будет. Передает мне в руки часть власти, которой пользуюсь не раздумывая. Цепляюсь пальцами в бедра, сжимаю так сильно, что она вскрикивает, не то от того что чувствует снаружи, не то от того, что чувствует изнутри, когда мы вместе набираем обороты и срываемся в манящую бездну. Цепляющиеся ногти за кожу на моей спине, шее и плечах – кажется будто она вообще везде, куда не посмотри, - заставляют меня рычать в голос. А с каждым толчком выбивающееся с ее губ мое же собственное имя – заставляет окончательно потерять рассудок и забыть вообще о том, что это именно мое имя. Ориентируюсь только на ее голос, потому что именно им она четко дает понять в какой стадии находится и что я могу предпринять, чтобы сделать еще круче. Не думаю о будущей мести. Думаю, лишь о том, чтобы кончить вместе с ней, не дав ей шанса выиграть хотя бы тут. Уровнять счет. Снова попытаться это сделать, не позволив случиться обратному. Сил вообще не осталось. На каком-то бешенном энтузиазме, вновь наращивая темп, подчиняясь ее стонам и крику, забываю обо всем на свете, о предосторожности, о безопасности – вообще обо всем, потому что сейчас будет огромной наглостью и, даже как-то бесчеловечно, останавливаться. Плевать. Будь что будет. Потому что уже сейчас не могу остановить порыв и замереть. Уже сейчас последним толчком выдыхаю ей в губы стон, не позволяю ей остановиться и замереть, словно завороженный продолжаю двигать ее на себе. Просто потому что так нужно. Просто потому что сейчас заплачу от того насколько мне ахуенно. Цепляться зубами за губу, тянуть на себя, чтобы в последствии снова утянуть в поцелуй, будто месть и благодарность в одном флаконе. О, ну, она безусловно будет еще трахать мне мозги после такой выходки, только вот кто сказал, что мне не все равно? Да и, наверное, я немного погорячился, потому что сейчас, кроме того, чтобы растечься по моим плечам – она больше ни на что не способна.
[indent] – Удивительно, как месть становится причиной собственных страданий, да? – пальцами вывожу позвонки на ее позвоночнике, заставляю выпрямиться и в момент, когда она снова пытается что-то сказать мне (видимо получив новый заряд энергии и эмоций), потягиваю на себе к себе же ближе, чтобы заставить выдохнуть, словно в последний раз, и оказаться прямо возле моих губ. Не целую, не двигаюсь, просто молча изучаю ее лицо, глаза, которые принимают такой живой блеск, что завидно становится. Словно у меня они не такие же. Словно не я сейчас облизываю губы, очерчивая спину теперь не пальцами, а полноценно ладонью. Притягиваю к себе, закидываю ее руки на шею, чтобы взять в плен себя, а по факту – именно ее и никого больше. Потому что сейчас поцелуй на губах спокойных и размеренных, с каким-то непередаваемым наслаждением, с порывом, рвущемуся из груди. Первоначально – думал заткнуть, не позволить говориться. А теперь – наслаждаюсь этими губами так же, как и мгновением до. Просто отдаю себя целиком и полностью в таком простом жесте и проявлению каких-то человеческих эмоций. Не обязательно жить животными инстинктами, чтобы сходить с ума. Можно вот так просто довести до ручки человека, которого, казалось бы, ничто не может довести (точнее доводит-то все, но не до того состояния, в котором она пребывает прямо сейчас). – Как тебе перерыв на кофе? – не отвожу взгляда встречаясь с ее гневным, и не могу сдержать улыбки. Это какой-то новый вид извращения? Потому что иначе я просто не могу объяснить это болезненное желание доводить ее словами и получать эти бешеные эмоции, эту злость и ярость. Перевожу взгляд куда-то за ее спину, затем вновь возвращаюсь к лицу, которое внимательно изучает меня и, как будто просчитывает на несколько шагов вперед, считывая информацию о том, что я уже сейчас что-то придумал и ищу способ воплотить это в реальность. – Знаешь, когда все это началось, вот сейчас, вот тут, - жестом указываю на стол, с которого мы так благополучно перебрались на стул, - то я думал, что смогу приготовить самое лучшее блюдо в своей жизни, и, ты можешь поспорить со мной, конечно, чем ты обязательно и займешься, ведь ты иначе не можешь, - самоирония отличная штука, но мне кажется, что я слишком много говорю, а ее это ой как бесит. – Но все же мне кажется, чего-то не хватает. Хм, - вновь бросаю взгляд на ее лицо, свободной рукой скольжу по столу, чтобы подцепить пальцами холодное стекло и пододвинуть к себе, большим пальцем сдернув крышку с бутылки с сиропом. – Специй, может, - прищуриваюсь, затем качаю головой, - нет, специй тут предостаточно, - рукой сжимаю кожу на бедре, заставляю тем самым слегка податься вперед. Так гораздо лучше, и удобнее для меня же. – Наверное, нужно наоборот, что-то... послаще? Да, определенно, - рассуждаю вслух, будто уверен на все сто процентов, что через мгновение она не врежет мне из-за полного отсутствия понимания происходящего. Наверное, думает, что я умом тронулся. Ну, а я пользуюсь ее недоумением. Перекладываю бутылку с сиропом из одной руки в другую, намеренно опрокидываю ее содержимое прямо на Скотти. Жидкий сироп почти мгновенно оказывается на коже, а сама бутылочка под мое невинной и какое-то нелепое, - ой, - путем нехитрых махинаций, вновь оказывается на столе. Звук падающего на стол стекла – не привлекает моего внимания. Как и стекающий на пол со стола сироп, который я так неуклюже поставил на место. Да и плевать мне. Все равно уже не слышу, не вижу и не интересуюсь, потому что все мое внимание нацелено на обескураженную девушку.
[indent] Не теряюсь. Пальцем веду от ключицы до груди, собирая небольшое количество сиропа. Поднимаю глаза, не отвожу его, потому что знаю и, кажется, слышу, как на бешенный ритм срывается ее сердце. Облизываю палец, демонстративно, не произнося ни слова. - Кто-то испачкался, ну, какой же я неуклюжий, - наивность в голосе, качаю головой, но никто, даже сама Скотти не сдвинет меня с намеченной цели. Возвращаю руку обратно, вновь собираю небольшую часть сладкой жидкости и отправляю в свой рот. – Ммм, но все же так гораздо лучше, - теперь уже два пальца скользят по горячей коже, вспыхивающей под моими прикосновениями. – Хочешь попробовать? – протягиваю пальцы ей на пробу, дожидаюсь момента, когда она подастся вперед, чтобы облизать их и прямо перед самым носом лишаю ее такого удовольствия. Потому что эгоистично облизываю их сам. Заставляют злиться и кипеть просто от осознания того, что не даю того, чего она хочет. Не упрашивал и не уговаривал – сама подалась, сама проявила желание. А я вот так беспардонно обломил ее. И мне достаточно нескольких секунд, чтобы холодными пальцами провести вдоль груди, вырвать тихий выдох с губ, а затем поднести пальцы к ее губам. Не верит, не хочет быть проведенной во второй раз. Но я не из того типа людей, что будут вести себя вот так по-свински и обманывать милую и такую гордую девушку во второй раз. – Тебе досталась сладкая месть, а мне – сладкая ты, а ты что думала? Рассчитывала, что все, что происходит вокруг тебя, будет подчиняться только тебе и твоей воле? – еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но знаю, что, сделав это, раз и навсегда обломлю кайф. И главное – себе же. Ради собственного эгоизма. Нет, я на такое не пойду. Касаюсь сладкими пальцами ее нижней губы. Изучаю пытливо и внимательно как она продолжает сопротивляться, но определенно точно знаю, что она чувствует приятный аромат сиропа, не того покупного из магазина, а того, что возможно кто-то когда-то делал сам для нее или с ней. Неважно. Губы сами приоткрываются, при условии, что она – самостоятельно, вряд ли бы согласилась – видимо мозги отключаются совсем от того что видела, видит и чувствует. Сладкие пальцы попадают в плен губ, а моя свободная рука вновь скользит между ног, чтобы почувствовать прежний жар. Словно меду нами совсем ничего не было. Словно не мы сейчас устроили секс марафон, а я ради этого чуть не лишился позвоночника. Но думать об этом не хочу и не желаю. Потому что чувствовать какая она горячая и влажная снова в сочетании с тем, с каким наслаждением она облизывает мои пальцы, заставляя приковать взгляд к этой ахуенной, просто невыносимой ахуенной картине – для меня гораздо важнее. Как снова и снова собирать пальцами сироп с ее кожи, мешая ее вкус и вкус сиропа – отправлять в рот одновременно с ней. Мне кажется я совсем ебнулся, потому что иначе не могу понять, как и почему и вообще зачем это делаю. Просто продолжаю, теряя возможность дышать и думать. Как и в последствии, когда слизываю сладкие дорожки с ее кожи, заставляя пальцами вжимать мою голову еще ближе и тихо стонать от того, что вместе с моей кукухой – ее только что покинула нахуй эту планету.

[indent] Меня всегда поражали девушки, которые не прикладывая особых усилий с легкостью переворачивали все, от слов до обстоятельств, в свою сторону. Я никогда не был знаком с ними лично, по рассказам друзей или глядя со стороны. Но Скотти - живой представитель этого типа девушек и изучать ее со стороны, следить за каждым взглядом и действием с каждым разом все интереснее и интереснее. На подкорку сознания забивать реакцию на то или иное действие или слово, жадно считывать эту важную информацию с ее лица и испытывать какое-то странное чувство наслаждения, которое, честно говоря, не испытывал раньше и, признаюсь, это чертовски приятно. Она преподнесла себя так, будто она королева - часто вы видели королев сверху на каком-то, как она там выражается, злоебуне? Вряд ли кто-то вообще видел королев вживую, а уж об их интимной жизни неизвестно ничего, кроме разврата и разнообразных похождений. Скотти не создавала впечатление такой девушки, а ее характер и манера поведения были скорей защитной реакцией, маской, которую она с таким удовольствием носит на лице. Но сейчас - все это ни к чему. Сейчас эмоции считываются на раз, два и обманывать меня - все равно что обманывать себя - глупо и не практично. Только по тому, как она облизывает мои пальцы – можно сделать столько выводов, что все становится максимально простым, понятным и прозрачным. По тому, как подается вперед, скользит языком по моим губам. Тянусь к ней навстречу, потому что хочу того же, и никто не сможет меня остановить, даже если сейчас Скотти решит, что все это большая ошибка и отстранится. Не отпущу, не позволю. Слишком много «нет» в отношении человека, который состоит из этих нет. Все между нами запутывается, мозг отказывается соображать, и я сперва даже не понимаю, что она говорит и о чем именно говорит. Отстраняется, вызывая недовольство, которое не скрываю на своем собственном лице. Поднимаю взгляд в момент, когда она возвращает мне мою же фразу, сказанную ненароком. Вслух озвученное желание становится моим главным врагом, главной целью, которую хочу воплотить в жизнь. Прямо сейчас. Но в тоже время не могу исключать двойного дна в ее словах. Поведение поменялось слишком быстро, что вызывает подозрение. И не понимаю почему я могу вообще сейчас думать и рассуждать. Почему пытаюсь найти подвох в ее словах. Наверное, ответ очевиден и лежит на дне, но мне не хочется разбираться. Хочу коснуться ее губ в поцелуе снова. Хочу, чтобы срывалась на крик под моими движениями, под моими губами, под моими руками. Не могу смотреть на то, как грамотно она обводит меня вокруг пальца, но молчу – потому что совсем недавно сделал тоже самое. Все честно. Не мешаю ей отыгрываться. Залезать ко мне под кожу, будоражить сознание и фантазию, хотя последняя разгулялась теперь так сильно, что мне впору взять даже нож, чтобы пустить кровь. Вопрос кому: мне или ей? Но и на этот странный порыв не ведусь. А наблюдаю. Как хищник, который затаился и ждет следующего выпада от такого же опасного, подготовленного ко всему хищника.
[indent] Отталкивает меня в сторону, обманчиво скользнув по плечам и шее. Чувствую, как кожа вспыхивает под прикосновениями. Так позорно и так странно, что сперва не сразу понимаю, что именно со мной происходит. Слежу за каждым ее движением, не стесняюсь скользить взглядом по коленям, в момент, когда она закидывает ногу на ногу. Невольно облизываю пересохшие губы, потому что чувствую возбуждение и не могу его контролировать, как будто кто-то подсыпал мне какую-то херню в еду или в кофе, или не знаю куда еще – и теперь я не могу остановиться. Хочу ее, хочу, хочу, хочу. Это желание пульсирует в моей голове, заседает так глубоко, что не могу от него избавиться или отмахнуться. Не считаю эту мысль навязчивой или глупой, потому что Скотти сама провоцирует. Прослеживаю за тем, как она тянется рукой к бутылочке с соусом, залившим, наверное, весь стол и пол – плевать. Не хочу думать об этом, когда она так откровенно копирует мои предыдущие действия и с таким же «упс» разливает содержимое на себя. Сама невинность – сказал бы я, если бы не ее следующие действия. Желание в голове начинает пульсировать, как сумасшедшее. Так сильно, что болит голова, словно ее сдавили в тисках. Она облизывает руку, а я готовлюсь к прыжку, потому что не могу сдерживаться. Хочу облизать ее сам, хочу так сильно, что дыхание сбивается. Наивно было это делать, но я все же дергаюсь навстречу, тянусь к ней, чтобы помочь, блять нет, я просто хочу попробовать ее на вкус снова, прямо сейчас. Но нога, которая упирается мне в грудь словно в приказе остановиться и сесть на место – мешает. И, в любой другой ситуации я бы откинул ее и сделал желаемое, но не со Скотти.
[indent] Послушно сажусь на место, сдерживая тонну недовольства, рвущегося с губ. Предвкушаю что-то интересно, потому что огонек в ее глазах – именно это и обещает. Снова облизываюсь. Пульс сбиваться, сердце стучит как сумасшедшее и вот-вот вырвется из груди, либо я просто выплюну его во время следующего рваного выдоха. И это ее «могу», вопрос, который выбивает меня из колеи, заставляя прямо сейчас подкинуть в голове тысячу вариантов того, что он может сделать – не помогает от слова совсем. То, что она делает потом – закапывает меня по самую макушку, заставляя забыть каково это вообще – дышать. Жду продолжения, слежу за тем, как предательски соус стекает вниз по ногам, и вновь облизываюсь. Начинаю приближаться, так медленно, будто весь мир замер, а я нахожусь в состоянии замедленной съемки. Цепляю пальцами ее ногу, не отвожу взгляда от ее лица. Взгляд вспыхивает мгновенно, а когда я касаюсь языком соуса на ступне – горит синим пламенем. Облизываю медленно, и смотрю, смотрю, смотрю. Считываю с ее лица и в ее глазах все, что могу считать. Похотливее желание, восторг от того, что поддаюсь правилам ее игры. Оставляю поцелуй, натыкаюсь губами на соус выше. Вновь скольжу языком выше, позволяю себе встать, чтобы не ущемлять себя же в удобстве. Веду влажную дорожку вверх по ноге, собирая каждую каплю соуса. Он уже не кажется таким сладким, каким казался утром или вчера. Он кажется самым вкусным на свете, потому что с ее кожи – все будет вкуснее, даже самое испорченное блюдо. Добираюсь языком до коленей. Выпрямляюсь, встречаясь с затуманенным взглядом. Не могу оторвать взгляд от нее. Хочу смотреть на каждую реакцию на то, что я делаю. Наслаждаюсь этим, как-то по больному, как-то странно, но при этом не чувствую смущения или какого-то дискомфорта. – Ложись, - прошу или приказываю – не важно. Не имеет значения зачем и почему. – Я хочу, чтобы ты легла, - повторяю снова, встречаясь с немым вопросом на ее лице. И она ложится. Молча, без лишних комментариев, словно на несколько минут забыла, что такое разговариваться.
[indent] Оставляю влажный поцелуй на ее колене, собираю остатки соуса, но не останавливаюсь, потому что знаю – чем дальше буду двигаться выше, тем более наслаждения получу сам и доставлю ей. Потому что чем выше вырисовываю влажную дорожку, тем горячее становится. Руками сжимаю обе ее ноги, сгибаю в коленях. Скольжу пальцами по бедрам, впиваюсь в кожу, не стесняясь собственной силы, которую вкладываю в эти жадные действия. Подтягиваю к себе ближе за бедра в тот момент, когда оказываюсь губами критично близко к бедрам. Оставляю поцелуй на коже, переключаюсь на вторую ногу, так же жадно скольжу губами по горячей коже и чем глубже по внутренней стороне бедра, тем сложнее дышать. И мне и ей. Рваной дыхание, которое становится моим личным ориентиром. Тихий стон недовольства, когда не позволяю себе скользнуть ниже, а отстраняюсь. Тянусь руками к бутылочке с соусом, принимаю решение, что слаще уже не будет, но можно попытаться. Не обращаю внимания на липкое стекло, к которому прилипают пальцы, и не стесняюсь облизывать их каждый раз, когда чувствую липкость на коже. Тонкой струйкой выливаю соус на кожу живота, почти сразу слизываю его, чтобы вновь попробовать буквально сладкий вкус желания. Отстраняюсь, чтобы следующую струйку направить еще ниже. Отставляю бутылочку в сторону, не позаботившись о том, что будет если Скотти дернет рукой или случится какое-то непредвиденное лишнее движение. Плевать. Настолько плевать, что сильнее не бывает. Касаюсь губами в поцелуе ее кожи, собираю языком немного соуса. Рукой скольжу по бедрам, намеренно проскальзываю ниже, чтобы оказаться критично близко в пылающему возбуждению. Касаюсь его пальцами, вызываю тихий стон, который сдерживать не было никакого смысла. Языком продолжаю опускать ниже, собирая остатки соуса. Ниже и ниже. Вновь останавливаюсь, не позволяя себе опуститься. Избавляю ее от любого своего прикосновения, будь то язык или пальцы. – Не достаточно горячо, - не узнаю собственный голос, который, кажется, уже хрипит. – И соуса недостаточно, - заключаю, словно действительно собираюсь ее приготовить. Но все же медлю. Пальцами вновь веду по внутренней стороне бедер, касаюсь ее возбуждения. Проникаю внутрь, вырываю с ее губ стон. Выгибается мне навстречу, словно дает зеленый свет, словно доказывает, что достаточно горячая и всего достаточно, лишь бы только прикоснулся к ней. Иначе. – Ну, может быть, я и не прав, впрочем, был бы я су-шефом, если бы не знал до какой степени доводить ингредиенты, чтобы приготовить шедевр, - издеваюсь над ней и не скрываю этого. Скольжу пальцами по влажной коже, снова и снова заставляю стонать от своих действий. Облизываю пальцы, чувствуя ее вкус и вкус сладкого сиропа, который так удачно оказался ниже. То, что мне было нужно прямо сейчас. Попробовать этот шедевр на вкус не с рук, а самостоятельно и полноценно.
[indent] Опускаюсь ниже, без предупреждения и какой-либо подготовки. Скольжу языком по влажной коже, собираю каждую каплю наслаждения в сочетании с соусом. Тихие стоны – идеальное подтверждение тому, что я все делаю правильно. Пальцы, цепляющиеся за мои волосы и не позволяющие отстраняться ни на миллиметр – доказательство тому, что она готова. И если бы я был не очень умным – наверное начал бы обсуждать вслух степень прожарки мяса и как определить готово ли к употреблению, то или иное блюдо по звуку горящего масла на сковородке. Но я – не делаю этого. Я продолжаю доводить ее до состояния полной расслабленности и сумасшедшего желания. До того же самого состояния, до которого она лично пыталась меня довести. Играет нечестно, но видимо не знала, не ожидала, а может просто забыла о том, что я не глупый мальчишка, способный купиться на парочку взглядов и провокационных действий. Я прекрасно знаю, что нужно сделать, чтобы девушка забыла о том, кто она есть. И пусть не слыл главным альфа-самцом, но все же знаю и умею доставлять наслаждение, как бы странно это не звучало сейчас. Впрочем, Какая разница- если стоны учащаются, а пальцы лишь сильнее впиваются в мои волосы, будто намеренно заставляя меня приблизиться к ней еще ближе. Она не сможет контролировать мои движения языком и именно этим и пользуюсь, когда касаюсь медленно и не спеша, наслаждаюсь и растягиваю это наслаждение. Пробую ее на вкус, словно пытаюсь запомнить на всю оставшуюся жизнь. Снова живу в замедленной съемке, потому что не хочу, чтобы время летело быстрее положенного, быстрее чем, захочу сам.
[indent] Притягиваю ее к себе еще ближе. Скольжу языком глубже, а затем вновь словно по поверхности, снова и снова заставляю стонать грязно и развязно. Но не даю ей желаемого. Отстраняюсь, стаскиваю со стола, подхватываю на руки так быстро, что она не успевает даже возмутиться. Мне нужно несколько минут, чтобы оказаться с ней в душевой, защелкнув дверцу. Несколько секунд на опережение, чтобы не позволить ее рту открыться - заткнуть поцелуем губы, все так же удерживая на весу. Включить душ, оказавшись под теплыми струями. Не опускать соскальзывающее по стене тело, не позволять ей опуститься ниже необходимого мне уровня. Касаться губами ее губ в жадных поцелуях. Сбивать дыхание, когда опускаюсь ниже по шее. Задыхаться самому, потому что не смог заранее подготовиться к такому потоку энергетики. К такому просто невозможно подготовиться, особенно когда так много стонов, которые срывают крышу и мешают рассуждать логично. Когда скользя руками по телу и оказываясь пальцами вновь между ног срываешь стон наслаждения и открываешь доступ к нежной коже на шее. Кусаю ее и вместе с рыком и попутным развязным стоном оказываюсь пальцами внутри. Держу на контрастах, довожу до ума то, что не доделал там, на кухне. Не хочу и не буду объяснять порядок собственных действий. Облизываю место укуса, будто пытаюсь извиниться за свое такое агрессивное поведение. Или же наоборот дразню и раздражаю. Сам запутался в собственных желаниях, но одно знаю определенно точно. Хочу, чтобы она не отслеживала мои мысли, хочу, чтобы была готова к непредсказуемости, к такой же, к какой теперь был готов я. Потому что я никогда не видел таких девушек, готовых перепрыгивать из одного состояния в другое, живущих на контрастах и покоряющих с первого взгляда, даже если этот самый первый взгляд оставил не самые приятные впечатления. Все они стираются в дальнейшем и прошлое уже не имеет значения. Сейчас важно лишь то, что чувствует она под моими руками, и чувствую я под ее стонами и прикосновениями, не позволяющими отстраняться больше ни на миллиметр. - Тебе придется постараться, чтобы я сделал то, что ты хочешь, - рычу ей в самое ухо, так, чтобы за шумом струй воды она услышала меня. Готов к тому, что последует за моей фразой. Готов и жду. Готов и предвкушаю это, как сумасшедший.

[indent] Мне нравится чувство власти. Особенно, когда оно осознанное. Когда ощущаю его в каких-то едва заметных мелочах: в движениях, во взгляде. Его нельзя увидеть – но к нему можно прикоснуться. Пальцами к шее, чтобы сдавить чуть сильнее, заставить губы ловить воздух, в каких-то отчаянных попытках оставаться в состоянии жизни – хотя на деле ты уже давно кусок беспомощного мяса, который просто хочет, чтобы кто-нибудь прекратил эти мучения – но жизнь чувствуешь только с пальцами на шее. Такое странное противоречие. Такое контрастное и в тоже время гармоничное – прямо, как и сама Скотти. Она рычит и стонет одновременно. В глазах вижу возбуждение и свою неминуемую погибель. Облизываю губы, потому что они высыхают моментально от того, как часто дышу. Не позволяю себе прикоснуться к ней, хотя мысленно – да, пальцы уже сжимают тонкую кожу шеи, заставляя ее закидывать голову выше, открывать мне доступ к тем участкам кожи, до которых еще не добрались мои губы и зубы. В глазах мелькает бешеный огонек, когда пальцы касаются моих губ, едва ощутимо, почти невесомо. Мне удается лишь едва коснуться их, не успеваю проследить как они пропали, но абсолютно точно вижу куда именно. Как она скользит по своим губам, ниже по коже – я чувствую ее прикосновения на ее же теле, чувствую, как абсолютно идентично ее отпечатки остаются на моей коже, выжигают кровавую дорожку все ниже и ниже. Перестаю дышать, вслушиваюсь в ее голос. По губам понимаю, что она говорит – в ушах звон, который не дает слышать ее полноценно. Еще чуть-чуть и я упаду в обморок и не знаю из-за чего: из-за возбуждения, которое накрывает лавиной и также резко отпускает, чтобы в последствии убить еще сильнее или из-за того, что вижу, слышу, буквально чувствую. Рука скользит ниже – я слежу за этим действием бессовестно и нагло, вскидываю голову, чтобы увидеть, как меняется ее лицо, как проявляются эмоции на нем в момент, когда пальцы касаются откровенного возбуждения. Я вновь облизываю губы, но на этот раз в отчаянно попытке вспомнить ее вкус. Он отчетливо чувствуется на губах и у меня так сносит крышу, что я не понимаю, или, наверное, не осознаю каким образом сдерживаюсь. Опускаю взгляд вновь ниже. Протягиваю руку, чтобы коснуться ее, но не успеваю – следующим своим прикосновением она меняет полюса в моей голове, заставляет сойти с ума. Буквально одно прикосновение, и я готов рвать ее на кусочки. Как-то по животному агрессивно, забыв о правилах приличия или каком-то стеснении. Все это осталось за порогом моей квартиры, на одежде, от которой мы так быстро избавились, словно ее вообще никогда не было на нас. Сейчас между нами только живые и такие откровенные «хочу», которые не могу даже рядом стоять с какими-то детскими ужимками. Мы взрослые люди. У нас есть свои взрослые потребности. Она – хочет грубо и жестко. Я – хочу ее как угодно и в любом формате, просто хочу трахать ее до тех пор, пока мои силы не иссякнут, не обращая внимания на ее силы и физическое или моральное состояние. Единственный громкий голос в моей голове сейчас – мой голос – эгоизм – жаждет этого больше всего на свете – наплевать на все правила и приличия.
[indent] Злоебун? Она соскальзывает ниже по стене, вырывая с моих губ в унисон с собой стон. Злоебун, значит? Цепляюсь пальцами за ее бедра, сжимаю так, что начинают болеть пальцы, а она бросает на меня весьма странный взгляд – я не в состоянии сейчас различать их истинные посылы, да и вообще не в состоянии делать хоть что-то кроме того, что делаю. На каких-то внутренних инстинктах. Поддаюсь своему горящему желанию. И злюсь. Кручу это слово в своей голове, как молитву, но оно не приносит мне успокоения. Наоборот. Злит. Бесит. Раздражает. Заставляет вжиматься пальцами в нее еще сильнее, двигаться быстрее, обрывая плавные движения и делая их резкими и грубыми. Раз за разом, толчок за толчком. Пальцы уже ноют от напряжения. Она вытягивается, прижимает пальцами ближе к себе. Рвет кожу, снова. Обновляет старые царапины на более глубокие свежие. Рычу, когда чувствую острую боль и делаю новый толчок. Выбиваю из нее стон, на грани крика. Кручу эту дурацкую кличку в своей голове снова и снова. По кругу, как заевшую пластинку, от которой тошнит, но ты все равно продолжаешь ее слушать. И чем дольше, тем хуже становится. Тем жестче становятся движения, тем ближе становимся мы друг к другу. Расстояние стирается и перестает существовать от слова совсем между нами. Его просто нет и не было, даже как физическая величина – просто исчезло и испарилось. Рычу ей в шею, когда в очередной раз чувствую зубы на собственной коже. Ласковое прикосновение языка не успокаивает тупую боль, но ее уже не замечаешь, когда чувства обостряются и единственное, куда вовлечено все твое внимание – это срывающий в пропасть и разбивающий на части такой крышесносный оргазм, что хочется сложиться, словно карточный домик и оказаться на полу, неважно где: тут в душевой, или там в коридоре, а может вообще на улице? Просто плевать. Чувство насыщения такое потрясающее, что им хочется наслаждаться, пробовать на вкус, запоминать это ощущение, чтобы в последствии сравнивать. Но вряд ли подобное можно сравнить. Когда трахаешь такую суку, как Скотти Хаус – вселенная должна схлопнуться. Наверное, тоже самое сейчас думает и она, глядя на меня, но… В ее глазах вообще нет ничего – пустота от расслабленности и этих эмоций, которые накрывают ее также сильно, как и меня. Вижу это, чувствую ответным дыханием на собственной груди. Руки мягко скользят по плечам, она встречается со мной взглядом, когда я позволяю себе опустить ее. Расслабляю хватку, наконец, чувствую жизнь в собственных пальцах, которые превратились в камень за все это время. Все мышцы расслабляются, а мозг так и не возвращается в прежнее рабочее состояние. Я не знаю, как быть и что делать, поэтому единственное, чем сейчас могу заняться – восстановить дыхание. Успокоиться. Попытаться наладить ритм собственного сердца и не позволить себе позорно сползти спиной по стене, потому что нет сил, потому что хочу еще, но понимаю, что просто не смогу. Нужно менять местоположение. Срочно. Или следующий раз мы будем делать это сидя на полу душевой. Ни мои, ни ее ноги не выдержат повторения.
[indent] Странный грохот вырывает меня из состояния блаженной полудремы. Смотрю на Скотти, затем по сторонам, чтобы понять истинную причину этого звука, но мозг все еще туго соображает. Ее «упс» дает мысль о том, что все это – лишь очередная ее едва похожая на взрослое поведение шалость. Но мне все равно. Даже если стены квартиры сейчас рухнут, разберутся по кирпичу и лягут кучей где-то в стороне – мне будет все равно. Я могу лишь мягко скользит по ее плечам, не позволяя себе разорвать контакт с ее кожей – мне нравится прикасаться к ней. Вот так просто, намеренно или нет – просто прикасаться к ней, чувствовать тепло ее кожи и проваливаться в какие-то глубокие мысли, словно нахожусь под какими-то сильными чарами. Я не хочу выбираться из этого плена, но Скотти, кажется, не замечает моего подобного отстранения. Я вздрагиваю, когда чувствую первое едва ощутимое прикосновение к коже – не ее руками или пальцами, а чем-то другим. Странным, мягким и в то же время жестким. Смотрю на нее, связываю слова, которые она произносит, чтобы понять истинный смысл и мотив. Киваю, как будто даю согласие, а по факту – не знаю зачем вообще это делаю. Следующий ее вопрос заставляет меня вскинуть голову, но я не успеваю ответить на вопрос, потому что она продолжает выбивать меня из состояния равновесия. Всеми этими действиями, в которых чувствую какой-то странный порыв нежности, словно она прямо сейчас пытается показать себя с другой стороны. Не намеренно – намеренно она может только раздражать и бесить. А как-то случайно, аккуратно, будто боится, что, увидев ее такой, я обязательно развернусь и уйду. Любопытство берет верх, а желание ответить на ее действия тем же – перевешивают мою заторможенность. Я перехватываю мочалку где-то на середине пути. – Сначала я, - не узнаю собственный голос – хриплый, грудной, как будто запертый на столетие звук теперь находит выход в моих словах. Забираю из ее рук, едва успеваю сплести пальцы. Вновь поднимаю взгляд, вижу, как отводит глаза в сторону, теряет бдительность и вот желанный предмет уже в моих руках. Скольжу по коже снизу-вверх. Мыльные руки скользят следом – делаю шаг вперед, чтобы придавить ее к стенке снова и тянусь к губам, чтобы поцеловать. Хочу это сделать с того момента, как мы оказались на полу и отдельно друг от друга. Целую мягко, не отстраняюсь, чтобы скользнуть языком по губам, а руки поднять выше. Слетаюсь языком с ее, пока руки упрямо поднимаются выше. Чуть дальше, глубже, чтобы оказаться на пояснице, ниже по бедрам, поднимая одну ногу к себе. Мочалка скользит по коже, а ладони следом, успокаивая нежную кожу. По ногам, собирая остатки соуса, которого безусловно там не могло оказаться – ведь я собрал все до последней капли.
[indent] Мягко разворачиваю ее спиной к себе. Скольжу мочалкой по спине, аккуратно, но в тоже время ощутимо. Свободной рукой следую по пятам. Вычерчиваю линию от плеч по позвоночнику, ниже, вычерчивая каждый позвонок. До поясницы. Слежу взглядом за собственными действиями, чувствую, как сбивается дыхание, а сердце в очередной раз меняет свой ритм. Тело выгибается, подстраиваясь под мои прикосновения, как будто боится, что я отстранюсь и разорву такой желанный контакт кожи к коже. Но я не отстраняюсь. Прикосновения становятся едва ощутимыми и ладонь заменяется на палец, которым вывожу неизвестный узор, собирая часть пены на плечах и вытягивая эту мыльную дорожку ниже. Вновь до поясницы, еще ниже, на ягодицы. Не могу оторвать обезумевшего взгляда, наслаждаюсь картиной перед глазами. Меняю палец на ладонь, сжимаю упругую кожу, изучаю ее так, как мне хочется. Медленно, с наслаждением, отчетливо обращая внимание на то, как меняется ее состояние каждый раз, когда скольжу ниже. Мочалка уже кажется совсем не нужна, потому что не знаю, как разорваться на две части и одной рукой продолжать мыть ее, а второй вытворять то, что вытворяю прямо сейчас. Нарочно опускаюсь ниже, едва касаясь возбужденной кожи. Пальцами или ладонью – не имеет значения. Важен только итог – то, как она выгибается, едва оказываюсь раньше. Хочет еще. Хочет, чтобы дотронулся. Даже если губы будут шептать иное – тело обмануть невозможно. Нутром чувствую ее отдачу, чувствую, как новая волна возбуждения накрывает с головой и не отпускает ни на секунду. Дышать становится тяжелее, но мне удается справиться с попытками моего же организма обнулить системы и отключиться. Продолжаю дразнить, не добираясь до точки назначения – трепещущей, горячей, умоляющей коснуться ее. Вода упрямо бьет струями по плечам, но я не обращаю на это никакого внимания. Продолжаю свою нечестную игру, пока Скотти в очередной раз не показывает мне свою нетерпеливость. Поворачивается, перекрывает доступ к телу, смотрит с вызовом, хотя в глазах один сплошной туман и непроглядная пустота. Передаю ей в руки мочалку, поворачиваюсь, тем самым доказываю свою честность с ней – не хочу игру в одни ворота, хочу, чтобы все было по-честному. И неважно, что она с нахальством сейчас изучает меня сзади, неважно, что от первого прикосновения мочалки кожа спины саднит от сочетания свежих царапин, жесткого материала и мыла. Подставляю лицо под струи воды, смываю эти ощущения, чтобы полностью переключиться на другие более приятные и безусловно неограниченные. Можно продолжать заниматься этим тщательным изучением друг друга бесконечно долго, но куда лучше делать это иначе.
[indent] Вода смывает остатки мыла возвращая нас в прежнее абсолютно не липкое состояние, но, уверен, что на вкус она такая же сладкая, как и до этого. Мое терпение на пределе. Я мужественно выдерживаю это испытание прикосновениями, веду себя благородно и честно, что мне несвойственно – по крайней мере по отношению к ней. Но всему рано или поздно приходит конец. И моему терпению тоже. Поэтому поворачиваюсь лицом, фокусирую взгляд на глазах, затем, на приоткрытых губах. Делаю шаг навстречу, чтобы поцеловать. Невероятный вкус ее губ заставляет забыть обо всем на свете. Мочалка остается на полу, пока мы наслаждаемся такими простыми, предвещающими многое, поцелуями и водой, продолжающей отчаянно смывать с нас остатки мыла и весь негатив – так мне казалось. Не знаю, что у нее в голове, но в моей – абсолютно ничего, кроме единственного неконтролируемого желания, с которым я не хочу больше бороться. Глушу воду в душевой, не отвожу взгляда от ее лица. Целую снова. И снова. И снова. И в момент, когда дергаю дверцу душевой. И даже когда наощупь пытаюсь найти чертово полотенце, которое, как сквозь землю провалилось. И когда нахожу его. И когда оборачиваю ее, тяну за талию к себе еще ближе, не удосуживаясь прикрыться хоть чем-то. Целую, когда тяну за собой из душевой, сбивая на ходу мелкие предметы интерьера, которые вообще сейчас ни к месту и нахрен они мне было нужны? В ее губах ищу спасение и кислород, которым дышу также жадно, как и продолжаю ее целовать. Как хочу и буду целовать всю ночь, на всех поверхностях. Где мы окажемся через час – одному Богу известно – я знаю только одно – всю эту ночь я хочу и буду рядом с ней. Под ее губами, под ее тихими стонами. Сгорая вместе с ней и из-за нее. Срываться в пропасть снова и снова, теряя счет времени. Если это какое-то помешательство, то я абсолютно точно помешался. Если ее миссия в жизни сводить людей с ума, то я, уверен на тысячу процентов, уже давно тронулся умом.